Вот так всегда: кровь пьют бояре, а главный вампир - господарь ||| За слова "очевидно" и "тривиально" на первом курсе бьют по морде Таненбаумом. На втором просто бьют.
Оно превращается в цикл 
На подворье своём стоял в Сучаве турецкий караван.
читать дальше? Вы уверены?Конечно, на стороне купцов была исключительная «дружественность» их страны, но в утро то памятное всеобщей стражницкой беготнёй обычно неспешный восточный народ сбирался отчаливать в дорогу дальнюю, сиречь в столицу свою славную.
Весть об очередном – шустрые молдавские правители сменялись аки наложницы султана – перевороте чрез скорых чесать языки апродов расползлась по Сучаве. Когда даже самый распоследний нищий знал, что господарь Богдан ушёл давить восстание, что поднял родный его брат, оный уже въезжал в ворота стольного града во главе своей армии.
Народ в предвкушении ждал обещающе жестокой казни господарского сына.
Естественно, что купцы обо всём прознали в первых рядах и рисковать не решили – а кто его, такого-сякого, знает? Венгры ему помогли али просто шило в задницу запало?
Да ну его к шайтану!
Под сим нехитрым девизом на возы грузились тюки и ящики, впрягались лошади, замена гордым кораблям пустыни на колдобистых европейских дорогах. Подворье шумело аки аккуратно перенесённый кусочек восточного базара. Вполне привычное простенькое строение полнилось шумливостью и яркостью обитателей, запашок случайно рассыпанных благовоний и характерный – от ракы витал в суетящемся дворе.
- Дэв тебя раздери, чего стоишь?!
- Вах, разлили, иблисовы дети, чтоб вас гяур перекрестил…, - полный купец, щёлкнув камчой по спине грузчика, выпал из воза.
- Эй, Ахмед, ты…, - проглотив первое пришедшее на ум определение, Каракурт ибн Абедин по прозвищу Орлиный Глаз, высокий стройный купец, сидевший верхом на лошади, продолжил: - Чтоб тебя самого иблис укусил, это мой раб.
- Может, договоримся? – вяло скривился Ахмед. На вид как будто сам цельно скукожился аки финик на солнце.
- О чём, Ахмед? – сузил горящие чёрные глаза Каракурт. – У тебя есть столь же сильный и выносливый раб, стоивший тебе тех же денег, чтобы я мог побить его в отместку?
Купец обречённо вздохнул – раб был самый что ни есть обычный, жилистый, но никак не являющий собой образчик силы, однако ж Орлиный Глаз, дэв его растопчи, хоть и был молод, но мог накрутить цену даже на завалящий кусок льняной тряпки.
- А до столицы не подождёт? Как доберёмся…
- Вай, - погрозил пальцем Каракурт. – Не завирайся, Ахмед – твоё хозяйство не отличается столь дорогими работниками.
- Да откуда ты знаешь?...
- Вааааай! – не успел раскрыть рот Ахмед, как кто-то вбежал в раскрытые ворота. – Да продлит Аллах дни ваши, достопочтенные купцы, что красноречием своим муфтия любого за пояс заткнут! – человек, с не самой крупной чалмой, в довольно простеньком халате, подбежал к обоим купцам, но поскольку рядом был лишь пеший Ахмед, его за грудки и схватил. – А-а-а-грабили меня-а-а, почтеннейшие из купцов Эдирнэ, нагло обокра-а-а-али, - человек столь споро тряс купца, что у того съехала чалма. – Неверные сии, подлейшие из шайтанов, чтоб гули разодра-а-али их, пожрали да не подавились, - обратился он уже к Орлиному Глазу. Чудом отвязавшийся от обоих Ахмед спешно удрал. – Ворвались в ла-авку, где я купчине местному ковры втридорога продава-а-ал, мне в глаз да-а-али, чтоб их дэвы с женщинами перепутали, весь воз мой увели-и-и-и, - ор его напоминал боле всего баллады мартовских котов, причём коим главные достоинства их прищемили. В смысле, хвосты.
- Кто?
- Стра-а-а-ажа, чтоб им в коврах тысячелетние ифриты попа-а-а-ались.
– С какого перепугу? - насторожился Каракурт, сжав в руках древко камчи.
- Гули сии распрокля-а-а-атые, шайтаны бесстыжие-е, орали, что каких-то беглецов в ковры заверну-у-у-ул, - человек всхлипнул, но боле всего сие напомнило последний предсмертный крик. – О, Аллах! Горе мне! Убьёт хозяин! – несчастный возрыдал ещё громше, грозя своим достойным эдирновского муэдзина голосом разнести стёкла, а лошадь Каракурта с перепугу дёрнулась.
- Хозяин кто?
- Достопочтенный Ялсин ибн Угур аль-Селим, да продлит Аллах дни его…
- Постой, несчастный, он же хотел давненько завязать торговлю с молдаванами? – недоверчиво вздёрнул бровь Каракурт.
- Последние сие воз есть… был в сию страну растреклятую, да сожрут их души ифриты…
- От меня чего хочешь? Не видишь – сбираемся мы.
- С собой возьмите, буду Аллаха молить за вас, чтоб жизнь вашу продлил да удачей купеческой не обделил!
Да, жаловаться ворнику было бессмысленно в шатком ноне сучавском мирке.
- Что, пешком пойдёшь?
- Вай, лошадь есть верховая да раб остался.
Каракурт покосился, вздохнул. Деньги у порученца известного торговца коврами Ялсина несомненно были, хоть ковёр да продал. Парень был не старше, не сказать, младше, самого Орлиного глаза, видать, пошёл в старику услужение. Борода, вернее, её тёмная сень лишь легла на лицо порученца, привычка опускать глаза выдавала в нём по рождению слугу али бедного ремесленника.
- Мы отходим тотчас же, успеешь – идёшь с нами, - усмехнулся Каракурт ибн Абедин.
- Да продлит Аллах дни твои, век молить Его за тебя буду, о Орлиный Глаз! – яростно закивал парень и тут же умчался – токмо пыль из-под сапогов взвилась.
Каракурт гневным рыком поторопил работяг.
Дело плохо, ежели на их купца руку поднять посмели, а уж что убежал кто-то – наверняка ж весь караван перевернут у ворот. Сопрут что-нибудь наверняка, без того нельзя, поверх обычной мзды.
Орлиный Глаз раздражённо зашипел своим мыслям, что поболе хозяйской камчи убыстрило работу.
Из подворья выезжали уже вместе с неудачливым порученцем.
Каракурт всё боле подозревал его, вот токмо не мыслил, в чём: привычки у парня были аки у слуги природного, а в седле держался – хоть сейчас в акынджи.
Раб смирно брёл у левого стремени, покаянно опустив голову, так что отливающие задорной рыжиной волосы скрывали лицо. Стройный паренёк, по-юношески красивый – таких отнюдь не для охраны держат. Вызывало сие у Орлиного Глаза не столько подозрение, сколько желание надавать камчой (не руками же трогать сих детей иблисовых) по мордасам юному развратнику и рабу заодно – право, султан Мурад, да продлит Аллах дни его, запретил, так они едва из Эдирнэ отъехав, прям в пути… «Поймаю - выгоню», - мрачно отметил Орлиный Глаз, выхватив ещё один алчный взгляд, скользнувший по рыжему рабу.
- Тьпрррууу! – выскочил аки гуль из бархана стражник. – Господа купцы, товарец для осмотру предъявите! Ребята, не стой!
Усиленная стража у ворот с радостью степных шакалов кинулась к каравану. Двое купцов начали живо и красочно весьма выражать, что думают о страже гяуровой – десятник ни дихрама не понял, но по тону догадался.
- У нас два душегуба удрали – найдём ежели, бошки всему каравану поотрубаем, - исчерпывающе мрачно пресёк страж стены крепостной.
Невезучий порученец тихо подъехал к Каракурту, когда доблестные сучавские стражи уже обшарили первый, как раз каракуртов, воз под скрип зубов хозяина и стараясь лишний раз не оборачиваться на сверлящий затянутые в кольчуги спины взгляд – а ну как сглазить, нехристь?
- Тебя как звать? – лениво поинтересовался Каракурт.
- Ийлан, почтеннейший.
Змей… похожее на прилипшее в детстве прозвище, да по размаху плеч не скажешь, что за худосочность.
Купцы пылали праведным и горячим аки пески Аравии гневом, но сделать ничего не могли. Йлк, власть, икинциси, с молдаванами, равно как и с валахами, без того на ножах, думать лишний раз никто не будет, купец ты али воин. Стражники, коим, гулям городским, и смена господаря побоку шла, лишь бы мзду исправно платили (а лучше б узаконили), перелопатили караван весь и отошли в сторону с видом спокойным настолько, что явно можно было подсчитать сумму стыренного.
Обоз теперь уж без препятствий, хоть и с некими пока не считанными потерями, покинул гостеприимные крайне стены молдавского града стольного.
- А где же твой раб, Ийлан? – прищурил глаза Каракурт.
- Да вот он, почтеннейший, - махнул рукою порученец, и – точно! – из-за первого воза выскользнул рыжий паренёк и вновь пристроился у стремени Ийлана.
- Послушай, юное дарование кликать несчастья на свою и хозяйскую головы, а отчего же достопочтимый Ялсин ибн Угур от торговли в землях сих диких отказывается? Не славился он ранее, да и сейчас, особенною верою.
Дикие земли тянулись, оставив вдали и посад, и дымки от близких дороге деревушек, вполне ухоженными, ещё пока не снятыми полями. Шелестели, едва не ломаясь под собственным весом, колосья, справа поле отдыхало, заросшее уже третьим за лето урожаем мелких полевых цветов. От него поднимался сладко-освежающий запах трав. От поля тянуло томной, жаркой зрелостью, ровно от юной девицы…
- Торгуется плохо – перестал товар идти как прежде, почтеннейший, с Залесьем торговать проще, - Орлиный глаз причину знал, потому и спросил, ведь пареньку не верил, да так дюже, что и правильный ответ его сомнений не развеял. – Ай, что я скажу хозяину, бедный я, несчастный, выгонит ведь, коли как есть – повезёт, а то и палками отходит, ведь нет мне мочи оплатить цельный воз, - воздел руки порученец.
- Хватит причитать, - поморщился Каракурт. Уж зело кошмарно получилось сие у Ийлана – ободранный базарный кот бы замолк в изумлении. – Помолись, быть может, Аллах ниспошлёт старику Ялсину хорошее настроение к твоему возвращению, - «Кое ты испортишь сразу».
- Ва-а-ай, - сокрушённо покачал головушкой порученец.
Что-то хрюкнуло. Каракурт настороженно огляделся. Ийлан всё бормотал, схватившись за голову, остальные, кажись, ничего не слышали.
Караван бодро полз большаком середь полей и лугов, с юга изрезанной дымкой синели горы, к коим холмы величественной лестницей взбирались.
И вроде цветы привычные, луговые, поля те же вызревшие – день-два, и страда деревенская в разгаре будет – леса потом потянулись те же буковые, сосновые, телеги крестьянские да возницы, крестясь, шарахающиеся, а что-то неуловимое, не запах даже, а смутное, тыкающее тёплой лапкой ощущение тянулось за караваном. В столь виде мирном турки интерес даже вызывали.
Каракурт ехал всё также во главе каравана, настолько ушедши в свои мысли крайне подозренческие, что не заметил, как причитавший Ийлан со своим рабом отстал, да так, что плёлся в самом хвосте каравана. Видать, понял, что слушать его стенания никому не надобно.
- Раб-то хорош, в меру сложен, ровно юный воин, - прицокнул языком Али, третий купец в караване.
- Да порученец тоже неплох, - Ахмед мгновение токмо спустя понял, что в поворот мыслей Алиевых слегка не вписался, и прикусил язык. А старый развратник загоготал, едва не сшибив купца с обрешётки.
- Вах, истину глаголешь, друг сердешный. Я вот что думаю: ему же ж идти всё равно некуда, а я и работу предложить могу…
- Ну тебя к шайтану, - отмахнулся незадачливый Ахмед.
- А как уговорить, я знаю – упустить цельный воз, это ж павлином каковым быть надобно!...
- А чтоб тебя дэвы унесли, - Ахмед спрыгнул с воза и, дождавшись пока он проедет, забрался в следующий, свой.
Время вечернего намаза, пока не сокрылось тьмою небо во пути, к Мекке ведущем, застало правоверных близ леса.
Действие сие, под шумное бормотание на звучном арабском, под кое каждый – и гордый Каракурт Орлиный глаз, и незадачливый Ахмед, и развратник Али – падя на колени, бил поклоны Аллаху, настолько явно равняло их всех пред Ним, что казалось странным привыкшему к извечному разделению на духовенство, благородных и всех прочих христианину.
Да и удивляться долго не пришлось – ровно общение с Богом не было ничем таким особенным, караван начал деловито и шумно готовиться на ночлег.
Каракурт, поигрывая камчой, прошёл к уже храпящему в возу на сундуках Ахмеду.
- Почтенный торговец, - сопроводив неподействовавшее воззвание громким щёлчком, заставившим Ахмеда подпрыгнуть на звякнувших чем-то сундуках, продолжил Орлиный глаз. – Мы с тобой не закончили разговор, так нагло прерванный невезучим сыном павлина…
- А я думал, мы договорились, многоопытный мой… собрат, что я откуплюсь по прибытии…
- Вах, спутники мои на сём пути, - видимо, несчастному разговору так и не суждено было состояться. По крайне мере, сегодня. – Где тот бедный ма… юноша? Я хотел...
Ахмед, прекрасно знавший уж, что собрался предлагать сей богохульник пареньку, коему купец очень даже сочувствовал, и как такое «любит» Каракурт, спешно ретировался обратно в воз. Орлиный Глаз, опасно играя камчой, так зыркнул на Али, что тот подавился своими «хотениями».
- Почём мне знать, плод греха погонщика и верблюдицы?
- Вай, он ж с тобою рядом шёл…
- В хвосте он шёл, - отозвался Ахмед.
Купцы дружно оглядели разбитый лагерь. Шумно плетущих байки рабов. Охранников, развалившихся у костра ровно на диване у султана. Стреноженных верховых лошадей и спящих ломовых.
И поняли, что их нагло провели.
- Из-за этого треклятого каравана мы будем до одной только границы плестись дней пять, - мрачно заключил рыжий парень, переодеваясь в привычную и такую милую сердцу чугу.
- Посмотри на это с другой стороны, Штефан, - мы в дне пути от Сучавы, и ни один нормальный человек не подумает, что к востоку.
Речушка приветливо журчала алыми закатными водами, унося к северу добротный слой сажи, коий токмо часов двенадцать тому назад, погожим ранним утрецом, превратил одного бледного востроносого валаха в исконного жителя жаркой Анатолии.
Чалма, вернее, кусок простыни, да простит сие мелкое пакостничество хозяйка корчмы, висела у оного на шее грустной тряпочкой.
Вторая лошадь и прочее добро, как условились, ждали у той самой речушки.
Мужик, отсидевший на пеньке весь зад (а ну как раньше придут!), завидев въезжающего на поляну как к себе домой «турка», едва не обмерев, начал шумно и бойко креститься, как никогда в церкви не делал, да и дал бы дёру под гогот «нехристя», кабы тот, кому положен был и скарб, и конь, не вышел следом. Молодой господин, пыльный и не по-человечески одетый, со всклокоченными отливающими рыжиной волосами, поглядел на всадника аки батюшка на своего похмельного мракобеса, едва улыбнулся изрядно перетрухнувшему мужику и вручил тому приятно тяжеловатый полотняный мешочек.
- Влад, я ещё никогда так не унижался. Неужели нельзя было вылезти из града по-другому, а? Подкупить стражу, в конце концов…
- Вай-вай, растлеваешь своих же подданных, - судя по говору, валашский князь ещё не совсем отошёл от общения с купцами. – Думаешь, мне зело приятно было торгашей упрашивать нас с тобою в караван взять?... И ничего смешного, как будто у тебя рыдать бы лучше получилось, - Влад выудил из сумки свёрток. По полянке пополз чарующий, скручивающий желудок в предвкушении запах.
- А ты… ты её спёр что ли?! – неподдельно удивился обычной с виду домашней колбасе Штефан.
- Да ну тебя… к шайтану. Купил.
- А на какие деньги?
- На дихрамы.
- ???
- Нет, а думаешь, откуда бы я достал тюбетейку да халат с ферязью? – плутовски, по-кошачьи, сверкнули глаза чернявого собеседника.
- В карты?
- В нарды.
Покончив с более чем скромной трапезой, князья кинули монету, кому стоять в охране сна, а кому спать.
- Ребро, - несколько удивлённо отметил Влад, и монетка тут же упала султаном в землю.
- Ха-ха, судьба отплатила тебе за мои сегодняшние лишения. Дежурь, «нехристь», - похлопал его по плечу Штефан и, словно не веря удаче, побыстрее улёгся, прикинувшись спящим.
- Вай, твоё непочтение старшему соизмеримо с размерами гарема султана и бесстыдством наложниц его.
- Ты проверял что ли?
- Угу, каждый день.
Лес отчаянно стрекотал кузнечиками, шумел листьями и скрипел ветвями. Шорохи, шорохи, шорохи, шумы ночные… Потрескивание поедаемой костром смолы, запах дыма, побряцывание удил и мерное дыханье… Свежесть летней ночи и влажность реки…
- Всё равно тебе спать только до полуночи.
Первый опыт
На подворье своём стоял в Сучаве турецкий караван.
читать дальше? Вы уверены?Конечно, на стороне купцов была исключительная «дружественность» их страны, но в утро то памятное всеобщей стражницкой беготнёй обычно неспешный восточный народ сбирался отчаливать в дорогу дальнюю, сиречь в столицу свою славную.
Весть об очередном – шустрые молдавские правители сменялись аки наложницы султана – перевороте чрез скорых чесать языки апродов расползлась по Сучаве. Когда даже самый распоследний нищий знал, что господарь Богдан ушёл давить восстание, что поднял родный его брат, оный уже въезжал в ворота стольного града во главе своей армии.
Народ в предвкушении ждал обещающе жестокой казни господарского сына.
Естественно, что купцы обо всём прознали в первых рядах и рисковать не решили – а кто его, такого-сякого, знает? Венгры ему помогли али просто шило в задницу запало?
Да ну его к шайтану!
Под сим нехитрым девизом на возы грузились тюки и ящики, впрягались лошади, замена гордым кораблям пустыни на колдобистых европейских дорогах. Подворье шумело аки аккуратно перенесённый кусочек восточного базара. Вполне привычное простенькое строение полнилось шумливостью и яркостью обитателей, запашок случайно рассыпанных благовоний и характерный – от ракы витал в суетящемся дворе.
- Дэв тебя раздери, чего стоишь?!
- Вах, разлили, иблисовы дети, чтоб вас гяур перекрестил…, - полный купец, щёлкнув камчой по спине грузчика, выпал из воза.
- Эй, Ахмед, ты…, - проглотив первое пришедшее на ум определение, Каракурт ибн Абедин по прозвищу Орлиный Глаз, высокий стройный купец, сидевший верхом на лошади, продолжил: - Чтоб тебя самого иблис укусил, это мой раб.
- Может, договоримся? – вяло скривился Ахмед. На вид как будто сам цельно скукожился аки финик на солнце.
- О чём, Ахмед? – сузил горящие чёрные глаза Каракурт. – У тебя есть столь же сильный и выносливый раб, стоивший тебе тех же денег, чтобы я мог побить его в отместку?
Купец обречённо вздохнул – раб был самый что ни есть обычный, жилистый, но никак не являющий собой образчик силы, однако ж Орлиный Глаз, дэв его растопчи, хоть и был молод, но мог накрутить цену даже на завалящий кусок льняной тряпки.
- А до столицы не подождёт? Как доберёмся…
- Вай, - погрозил пальцем Каракурт. – Не завирайся, Ахмед – твоё хозяйство не отличается столь дорогими работниками.
- Да откуда ты знаешь?...
- Вааааай! – не успел раскрыть рот Ахмед, как кто-то вбежал в раскрытые ворота. – Да продлит Аллах дни ваши, достопочтенные купцы, что красноречием своим муфтия любого за пояс заткнут! – человек, с не самой крупной чалмой, в довольно простеньком халате, подбежал к обоим купцам, но поскольку рядом был лишь пеший Ахмед, его за грудки и схватил. – А-а-а-грабили меня-а-а, почтеннейшие из купцов Эдирнэ, нагло обокра-а-а-али, - человек столь споро тряс купца, что у того съехала чалма. – Неверные сии, подлейшие из шайтанов, чтоб гули разодра-а-али их, пожрали да не подавились, - обратился он уже к Орлиному Глазу. Чудом отвязавшийся от обоих Ахмед спешно удрал. – Ворвались в ла-авку, где я купчине местному ковры втридорога продава-а-ал, мне в глаз да-а-али, чтоб их дэвы с женщинами перепутали, весь воз мой увели-и-и-и, - ор его напоминал боле всего баллады мартовских котов, причём коим главные достоинства их прищемили. В смысле, хвосты.
- Кто?
- Стра-а-а-ажа, чтоб им в коврах тысячелетние ифриты попа-а-а-ались.
– С какого перепугу? - насторожился Каракурт, сжав в руках древко камчи.
- Гули сии распрокля-а-а-атые, шайтаны бесстыжие-е, орали, что каких-то беглецов в ковры заверну-у-у-ул, - человек всхлипнул, но боле всего сие напомнило последний предсмертный крик. – О, Аллах! Горе мне! Убьёт хозяин! – несчастный возрыдал ещё громше, грозя своим достойным эдирновского муэдзина голосом разнести стёкла, а лошадь Каракурта с перепугу дёрнулась.
- Хозяин кто?
- Достопочтенный Ялсин ибн Угур аль-Селим, да продлит Аллах дни его…
- Постой, несчастный, он же хотел давненько завязать торговлю с молдаванами? – недоверчиво вздёрнул бровь Каракурт.
- Последние сие воз есть… был в сию страну растреклятую, да сожрут их души ифриты…
- От меня чего хочешь? Не видишь – сбираемся мы.
- С собой возьмите, буду Аллаха молить за вас, чтоб жизнь вашу продлил да удачей купеческой не обделил!
Да, жаловаться ворнику было бессмысленно в шатком ноне сучавском мирке.
- Что, пешком пойдёшь?
- Вай, лошадь есть верховая да раб остался.
Каракурт покосился, вздохнул. Деньги у порученца известного торговца коврами Ялсина несомненно были, хоть ковёр да продал. Парень был не старше, не сказать, младше, самого Орлиного глаза, видать, пошёл в старику услужение. Борода, вернее, её тёмная сень лишь легла на лицо порученца, привычка опускать глаза выдавала в нём по рождению слугу али бедного ремесленника.
- Мы отходим тотчас же, успеешь – идёшь с нами, - усмехнулся Каракурт ибн Абедин.
- Да продлит Аллах дни твои, век молить Его за тебя буду, о Орлиный Глаз! – яростно закивал парень и тут же умчался – токмо пыль из-под сапогов взвилась.
Каракурт гневным рыком поторопил работяг.
Дело плохо, ежели на их купца руку поднять посмели, а уж что убежал кто-то – наверняка ж весь караван перевернут у ворот. Сопрут что-нибудь наверняка, без того нельзя, поверх обычной мзды.
Орлиный Глаз раздражённо зашипел своим мыслям, что поболе хозяйской камчи убыстрило работу.
Из подворья выезжали уже вместе с неудачливым порученцем.
Каракурт всё боле подозревал его, вот токмо не мыслил, в чём: привычки у парня были аки у слуги природного, а в седле держался – хоть сейчас в акынджи.
Раб смирно брёл у левого стремени, покаянно опустив голову, так что отливающие задорной рыжиной волосы скрывали лицо. Стройный паренёк, по-юношески красивый – таких отнюдь не для охраны держат. Вызывало сие у Орлиного Глаза не столько подозрение, сколько желание надавать камчой (не руками же трогать сих детей иблисовых) по мордасам юному развратнику и рабу заодно – право, султан Мурад, да продлит Аллах дни его, запретил, так они едва из Эдирнэ отъехав, прям в пути… «Поймаю - выгоню», - мрачно отметил Орлиный Глаз, выхватив ещё один алчный взгляд, скользнувший по рыжему рабу.
- Тьпрррууу! – выскочил аки гуль из бархана стражник. – Господа купцы, товарец для осмотру предъявите! Ребята, не стой!
Усиленная стража у ворот с радостью степных шакалов кинулась к каравану. Двое купцов начали живо и красочно весьма выражать, что думают о страже гяуровой – десятник ни дихрама не понял, но по тону догадался.
- У нас два душегуба удрали – найдём ежели, бошки всему каравану поотрубаем, - исчерпывающе мрачно пресёк страж стены крепостной.
Невезучий порученец тихо подъехал к Каракурту, когда доблестные сучавские стражи уже обшарили первый, как раз каракуртов, воз под скрип зубов хозяина и стараясь лишний раз не оборачиваться на сверлящий затянутые в кольчуги спины взгляд – а ну как сглазить, нехристь?
- Тебя как звать? – лениво поинтересовался Каракурт.
- Ийлан, почтеннейший.
Змей… похожее на прилипшее в детстве прозвище, да по размаху плеч не скажешь, что за худосочность.
Купцы пылали праведным и горячим аки пески Аравии гневом, но сделать ничего не могли. Йлк, власть, икинциси, с молдаванами, равно как и с валахами, без того на ножах, думать лишний раз никто не будет, купец ты али воин. Стражники, коим, гулям городским, и смена господаря побоку шла, лишь бы мзду исправно платили (а лучше б узаконили), перелопатили караван весь и отошли в сторону с видом спокойным настолько, что явно можно было подсчитать сумму стыренного.
Обоз теперь уж без препятствий, хоть и с некими пока не считанными потерями, покинул гостеприимные крайне стены молдавского града стольного.
- А где же твой раб, Ийлан? – прищурил глаза Каракурт.
- Да вот он, почтеннейший, - махнул рукою порученец, и – точно! – из-за первого воза выскользнул рыжий паренёк и вновь пристроился у стремени Ийлана.
- Послушай, юное дарование кликать несчастья на свою и хозяйскую головы, а отчего же достопочтимый Ялсин ибн Угур от торговли в землях сих диких отказывается? Не славился он ранее, да и сейчас, особенною верою.
Дикие земли тянулись, оставив вдали и посад, и дымки от близких дороге деревушек, вполне ухоженными, ещё пока не снятыми полями. Шелестели, едва не ломаясь под собственным весом, колосья, справа поле отдыхало, заросшее уже третьим за лето урожаем мелких полевых цветов. От него поднимался сладко-освежающий запах трав. От поля тянуло томной, жаркой зрелостью, ровно от юной девицы…
- Торгуется плохо – перестал товар идти как прежде, почтеннейший, с Залесьем торговать проще, - Орлиный глаз причину знал, потому и спросил, ведь пареньку не верил, да так дюже, что и правильный ответ его сомнений не развеял. – Ай, что я скажу хозяину, бедный я, несчастный, выгонит ведь, коли как есть – повезёт, а то и палками отходит, ведь нет мне мочи оплатить цельный воз, - воздел руки порученец.
- Хватит причитать, - поморщился Каракурт. Уж зело кошмарно получилось сие у Ийлана – ободранный базарный кот бы замолк в изумлении. – Помолись, быть может, Аллах ниспошлёт старику Ялсину хорошее настроение к твоему возвращению, - «Кое ты испортишь сразу».
- Ва-а-ай, - сокрушённо покачал головушкой порученец.
Что-то хрюкнуло. Каракурт настороженно огляделся. Ийлан всё бормотал, схватившись за голову, остальные, кажись, ничего не слышали.
Караван бодро полз большаком середь полей и лугов, с юга изрезанной дымкой синели горы, к коим холмы величественной лестницей взбирались.
И вроде цветы привычные, луговые, поля те же вызревшие – день-два, и страда деревенская в разгаре будет – леса потом потянулись те же буковые, сосновые, телеги крестьянские да возницы, крестясь, шарахающиеся, а что-то неуловимое, не запах даже, а смутное, тыкающее тёплой лапкой ощущение тянулось за караваном. В столь виде мирном турки интерес даже вызывали.
Каракурт ехал всё также во главе каравана, настолько ушедши в свои мысли крайне подозренческие, что не заметил, как причитавший Ийлан со своим рабом отстал, да так, что плёлся в самом хвосте каравана. Видать, понял, что слушать его стенания никому не надобно.
- Раб-то хорош, в меру сложен, ровно юный воин, - прицокнул языком Али, третий купец в караване.
- Да порученец тоже неплох, - Ахмед мгновение токмо спустя понял, что в поворот мыслей Алиевых слегка не вписался, и прикусил язык. А старый развратник загоготал, едва не сшибив купца с обрешётки.
- Вах, истину глаголешь, друг сердешный. Я вот что думаю: ему же ж идти всё равно некуда, а я и работу предложить могу…
- Ну тебя к шайтану, - отмахнулся незадачливый Ахмед.
- А как уговорить, я знаю – упустить цельный воз, это ж павлином каковым быть надобно!...
- А чтоб тебя дэвы унесли, - Ахмед спрыгнул с воза и, дождавшись пока он проедет, забрался в следующий, свой.
Время вечернего намаза, пока не сокрылось тьмою небо во пути, к Мекке ведущем, застало правоверных близ леса.
Действие сие, под шумное бормотание на звучном арабском, под кое каждый – и гордый Каракурт Орлиный глаз, и незадачливый Ахмед, и развратник Али – падя на колени, бил поклоны Аллаху, настолько явно равняло их всех пред Ним, что казалось странным привыкшему к извечному разделению на духовенство, благородных и всех прочих христианину.
Да и удивляться долго не пришлось – ровно общение с Богом не было ничем таким особенным, караван начал деловито и шумно готовиться на ночлег.
Каракурт, поигрывая камчой, прошёл к уже храпящему в возу на сундуках Ахмеду.
- Почтенный торговец, - сопроводив неподействовавшее воззвание громким щёлчком, заставившим Ахмеда подпрыгнуть на звякнувших чем-то сундуках, продолжил Орлиный глаз. – Мы с тобой не закончили разговор, так нагло прерванный невезучим сыном павлина…
- А я думал, мы договорились, многоопытный мой… собрат, что я откуплюсь по прибытии…
- Вах, спутники мои на сём пути, - видимо, несчастному разговору так и не суждено было состояться. По крайне мере, сегодня. – Где тот бедный ма… юноша? Я хотел...
Ахмед, прекрасно знавший уж, что собрался предлагать сей богохульник пареньку, коему купец очень даже сочувствовал, и как такое «любит» Каракурт, спешно ретировался обратно в воз. Орлиный Глаз, опасно играя камчой, так зыркнул на Али, что тот подавился своими «хотениями».
- Почём мне знать, плод греха погонщика и верблюдицы?
- Вай, он ж с тобою рядом шёл…
- В хвосте он шёл, - отозвался Ахмед.
Купцы дружно оглядели разбитый лагерь. Шумно плетущих байки рабов. Охранников, развалившихся у костра ровно на диване у султана. Стреноженных верховых лошадей и спящих ломовых.
И поняли, что их нагло провели.
- Из-за этого треклятого каравана мы будем до одной только границы плестись дней пять, - мрачно заключил рыжий парень, переодеваясь в привычную и такую милую сердцу чугу.
- Посмотри на это с другой стороны, Штефан, - мы в дне пути от Сучавы, и ни один нормальный человек не подумает, что к востоку.
Речушка приветливо журчала алыми закатными водами, унося к северу добротный слой сажи, коий токмо часов двенадцать тому назад, погожим ранним утрецом, превратил одного бледного востроносого валаха в исконного жителя жаркой Анатолии.
Чалма, вернее, кусок простыни, да простит сие мелкое пакостничество хозяйка корчмы, висела у оного на шее грустной тряпочкой.
Вторая лошадь и прочее добро, как условились, ждали у той самой речушки.
Мужик, отсидевший на пеньке весь зад (а ну как раньше придут!), завидев въезжающего на поляну как к себе домой «турка», едва не обмерев, начал шумно и бойко креститься, как никогда в церкви не делал, да и дал бы дёру под гогот «нехристя», кабы тот, кому положен был и скарб, и конь, не вышел следом. Молодой господин, пыльный и не по-человечески одетый, со всклокоченными отливающими рыжиной волосами, поглядел на всадника аки батюшка на своего похмельного мракобеса, едва улыбнулся изрядно перетрухнувшему мужику и вручил тому приятно тяжеловатый полотняный мешочек.
- Влад, я ещё никогда так не унижался. Неужели нельзя было вылезти из града по-другому, а? Подкупить стражу, в конце концов…
- Вай-вай, растлеваешь своих же подданных, - судя по говору, валашский князь ещё не совсем отошёл от общения с купцами. – Думаешь, мне зело приятно было торгашей упрашивать нас с тобою в караван взять?... И ничего смешного, как будто у тебя рыдать бы лучше получилось, - Влад выудил из сумки свёрток. По полянке пополз чарующий, скручивающий желудок в предвкушении запах.
- А ты… ты её спёр что ли?! – неподдельно удивился обычной с виду домашней колбасе Штефан.
- Да ну тебя… к шайтану. Купил.
- А на какие деньги?
- На дихрамы.
- ???
- Нет, а думаешь, откуда бы я достал тюбетейку да халат с ферязью? – плутовски, по-кошачьи, сверкнули глаза чернявого собеседника.
- В карты?
- В нарды.
Покончив с более чем скромной трапезой, князья кинули монету, кому стоять в охране сна, а кому спать.
- Ребро, - несколько удивлённо отметил Влад, и монетка тут же упала султаном в землю.
- Ха-ха, судьба отплатила тебе за мои сегодняшние лишения. Дежурь, «нехристь», - похлопал его по плечу Штефан и, словно не веря удаче, побыстрее улёгся, прикинувшись спящим.
- Вай, твоё непочтение старшему соизмеримо с размерами гарема султана и бесстыдством наложниц его.
- Ты проверял что ли?
- Угу, каждый день.
Лес отчаянно стрекотал кузнечиками, шумел листьями и скрипел ветвями. Шорохи, шорохи, шорохи, шумы ночные… Потрескивание поедаемой костром смолы, запах дыма, побряцывание удил и мерное дыханье… Свежесть летней ночи и влажность реки…
- Всё равно тебе спать только до полуночи.
@музыка: Ветер Воды - Придорожная пыль;Путник;Свистопляска
@настроение: завтра экзамен? бугагага - посмейся ему в лицо Х)
@темы: история, Молдова, Дракула, творчество, Штефан чел Маре, турки, 15 век, Средневековье
-
-
27.02.2010 в 23:42Рассказ шикарен. Диалогами - в первую очередь)
-
-
28.02.2010 в 18:20А чего его жалеть, если не секрет? ))
-
-
28.02.2010 в 18:58-
-
28.02.2010 в 19:07-
-
28.02.2010 в 19:25А вдруг?))
Не всё поняла в начале текста, но понравилось
-
-
28.02.2010 в 19:39действительно, а за что его в Эгригёз сослали...Что не понимаете -спрашивайте
Всё-таки словарик надо было составить)