Вот так всегда: кровь пьют бояре, а главный вампир - господарь ||| За слова "очевидно" и "тривиально" на первом курсе бьют по морде Таненбаумом. На втором просто бьют.
"Околоканонное", писанное только для того, чтобы не забыть, как бить пальцами по клавиатуре, в апреле-мае, перед моим запойным уходом в учёбу 
Всё родом из детстваОрясина до сих пор непривычно оттягивала правую руку, левая неосознанно сжималась-разжималась в кулаке, ища рукоять лёгкого клинка.
- Да ты никак боишься? – ухмыльнулся, хоть за уши привязывай, старший брат.
- Угу, страсть как, прям сейчас же грохнусь в обморок.
Мирча, приосанившись, малоуловимым отвлекающим движением закрутил меч – клинок, блестя на солнце, вывел арабскую восьмёрку.
- Не пред девкой красуешься, - отметил Дракул – «тихо» в исполнении господаря выходило низким утробным басом, отразившемся от колонн. Мирча с невинной улыбкой развёл руками. – Ну что, только тебя ждём, - кивнул князь среднему сыну.
- А я думал, Второго Пришествия, - самоуверенно отозвался мальчишка, в одном шаге из расслабленно-недоумённого стояния плавно перетекая в стойку. «Жаль, Стан, жаль, что ты нас оставил», - про себя покачал головою Дракул. – «Переучиваться долго будет…»
- Ну что стоите, как супружники, первый раз друг друга на венчании увидавшие? Вперёд! – господарь не гаркнул, а сказал, но эффект был тот же – оба сына едва не подскочили.
На оценку противника должно уходить меньше мгновения, а если ты живёшь с ним, сколько себя помнишь, под одной крышей, то думать вообще трата времени – Мирча сорвался с места с рысиной лёгкостью и проворностью, только когти по полу не царапнули; Влад ушёл в сторону, с лязгом, явно указывающим на плохо принятый клинок, отразив выпад, и нырнул вперёд, вне досягаемости клинка и едва не выбившего ему мозги кулака.
Одни мастера говорят, что с бою всё решает ловкость и скорость, другие защищают грубую силу и длину рук – сейчас Дракул мог с улыбкой наблюдать, как одно противостоит другому.
В поединке с ровесником, Богданом из Калдарешти, Влад был хорош, хотя господарь понимал, что в доброй половине выигранных поединков (были и проигранные, без этого никуда) большой заслугой то являлось, что он и белобрысый боярский сын обучались вместе и знали друг друга как облупленных. Мирча же в последние годы получил в постоянные противники «шального рубаку и лихого рыцаря», сиречь, гораздого на неожиданные приёмы и отнюдь не стесняющего себя в богатырской силушке отца. Наука, передающаяся путём шишек, ссадин и синяков, вообще незабываема.
…Влад крутился ужом: все его внимание и хвалёная скорость уходили на почти языческие пляски вокруг мирчиного меча – перед выпадом, ветром всколыхнувшем кудри на пригнувшейся голове, мелькнула дурацкая мыслишка бросить свой клинок и прыгать так дальше – мешаться не будет зато.
Ныне покойный Стан, ехидный хромоногий мастер меча и сабли вместе взятых, за шкирку поднимая княжича с пола, несколько сот раз повторил, даже когда Мирча уже твёрдо запомнил, что противник a priori лучше тебя, каким слабым ни выглядел. На возмущение и попытку затеять спор тяжело садился на стул, потирая плохо гнущееся колено, и заявлял, что в таком случае на своих двоих Мирче ходить недолго.
Старший господарский сын двигался невероятно быстро для своего роста и склада, не обращая внимания на мелкие детали, уже зная до отсутствия понимания, как идти в атаке, на повороте, разворачиваться – рубящий удар! – мелькнул клинок – удар левой! – тень скользнула ниже – шаг – меч идёт точно в лоб – давай, пригнись – резко ныряет вниз и рвётся вперёд, с сопротивлением скользнув по бледной шее – чуть правее и сильнее, и кажущийся худосочным, тяжёло дышащий братец медленно сползёт на пол, заливая его уже сочащейся кровью…
Шмяк! – промедлил! Мелкий подлюка, то ли с расчётом, то ли случайно, продолжил «нырок» и шваркнул его по коленке, ушёл под левую руку и развернулся – Мирча рванулся прямо с полусогнутой ноги, взвизгнувшей болью где-то рядом со ступнёй, отбил, со злости не жалеючи сил, клинок, пташкой улетевший в сторону, и со всей присущей болевой ярости скоростью описал сверкнувшим кончиком меча прямую к цели, аккурат меж таких же зелёных глаз…
Влад просто перетёк назад, парируя – клинок с металлическим шорохом скользнул по клинку – и снова назад – Мирча, слышно скрипнув зубами, рванулся в повторную атаку, начиная заново непрерывную круговерть превращающихся друг в друга ударов, когда клинок мелькает так быстро и близко, что следить за всем противником не хватает внимания, а это так необходимо…
Сыновья, сведённые в поединке собственным же отцом, почти описали ровненький круг по зале. Дракул, вглядываясь в мелькавших противников с неизменной полуулыбкой и скрестив руки на могучей груди, укрытой тёмно-зелёным бархатом станового кафтана, стоял спиной к очагу – впереди него протянулся длинный стол, зала, скорее даже, большая комната, была обеденной, в замке её обычно звали малой.
Мирча таки недостаточно ушёл в бой, чтобы подвёрнутая нога не беспокоила – каждый шаг с её толчка давался сквозь зубовный скрежет, ещё немного – и он свалится. Но и Владу переставало хватать дыханья.
Свищ-хлыщ! – увернулся – ага, отступаешь – Мирча-то видел всё вокруг, не столько потому, что атаковал, не заморачиваясь особенно изощрённой защитой, столько потому что место поединка для начала запомнил и нужное про себя отметил: стол – посерёдке, по четыре колонны, гобелен с орлом справа, окно – слева, открытое…
Мирча резко отступил назад, захватывая перекрестьем более тонкий клинок Влада, утянув того на себя,… и молнией рванулся вперёд, не кулаком, раскрытой ладонью шваркнув братца в грудь – мальчишка, с кашлем прогнувшись, не отшатнулся даже, отлетел тряпичной куклой, с треском встретив стол…
Воздух вышибло весь, вспышкой, разъевшей мир в глазах чёрными пятнами, взрезалась боль в макушке. Но если тьма постепенно возвращалась к краям видимого глазами мира, то вздохнуть Влад к своему ужасу не мог – словно грудь сдавило меж двух каменьев, и воздух туда просто не проходил. Его отчаянные попытки ограничивались предсмертным хрипом – по хребту всползало липкое страшное ощущение, что это и есть конец его не самой длинной жизни...
Вдруг так желанный воздух всё-таки пробился ершистым комком сквозь высохшую гортань – Влад разразился надсадным кашлем.
Мирча, уже отдышавшись, кособоко стоял, упираясь на правую ногу.
- М-дам, - отозвался Дракул, обходя стол. – Что один, что второй. Этот машет, ровно ветряная мельница, другой пляшет, словно скоморох на ярмарке, ни единой попытки атаковать, - Мирча с улыбкой покачал головой. Влад, встав, осторожно ощупал макушку – волосы были тёплые и мокрые, пальцы после них ожидаемо красные. – Мирча, - щёлкнул пальцами отец (впоследствии средний сын совершенно бессознательно будет повторять этот жест). – В бою тебе ни один дружащий с умом противник не даст столько времени скакать вокруг него – ты до того мог несколько раз впечатать его в колонну, подставить подножку, пропущенные тобой «дыры» вообще не поддаются счислению…
- Сиречь, с таким же успехом мог бы пойти попинать мешок с опилками, - буркнул Влад.
Дракул заломил бровь.
- Хочешь сказать, я виноват, что ты ни мечом орудовать, ни уворачиваться толком не умеешь?
- Не хочу.
- Чего?
- Сказать, - понимать-то он понимал, что отец не виноват. Меч для него вообще был большой неожиданностью.
Стан, натаскивавший обоих княжичей, скончался год назад. Тихо, как не может позволить себе ни один воин, рядом с младшим братом и сыном, увидев обоих внуков, что вообще редкостная редкость.
Князь Влад Дракул, увлечённый собственной жизнью, подготовкой к захвату законного престола, наведением мостов и «прощупыванием» валашских бояр, отдал мальчишек под крыло боярину, единственному человеку, коему безоговорочно доверял, ибо знал всю свою жизнь. Стан из Калдарешти, старший из сыновей тогдашнего Великого Спэтара, тысяцким вёл своих воинов под Никополь. Откуда вернулся едва живой, на телеге, под причитания лекаря, что повреждённую ногу можно только отрезать…
…Мирче давались и сабля, и меч, но он упорно предпочитал последний, с открытым ртом и нескрываемой радостью видя поединки отца. А Владом князь мало интересовался, достойно запасного варианта на случай гибели старшего сына, так и на слова Стана, что мальчик хорошо владеет обеими руками, привычно отмахнулся – мол, делай, что хочешь…
Боярин умер. Других обоеруких мастеров в Валахии не было.
…Но обидно до глубины души! Сам виноват, что не умеет, что не получается, хоть кричи. И вот именно от того, что вся злость от проигранного (!) поединка, плевать, что старшему брату, должна обратиться только на тебя самого, раз ты такой тупой и косорукий…
– Стан, помнится, престарелый любитель похабненько пошутить, не раз мне намекал, что дома надо появляться чаще, чем на советах. Не внял, корюсь… Мои сыновья обычно не жалуются, - сузил глаза господарь.
- Отец…, - начал Мирча, даже перестав улыбаться.
- Значит, так и есть, - хотелось уйти. Но удрать оскорбленной невинностью было б совсем по-девчачьи.
Дуб, огромный, скрывающий свеженькой блестящей листвой, упруго сгибающейся в руках, обзор с галереи, взирал на бурную жизнь господарского замка со своей вековой высоты – так старый бывалый дед присматривает за играющими в «стражники-разбойники» детьми – стоя в уютном уголке между стеной и донжоном. Ежели въезжать чрез ворота, не вековое даже, а пятисотлетнее дерево среди истоптанного и обнаковенно людного широкого двора всегда бросалось в глаза. Не то чтобы рубить было жалко, скорее невозможно – чтобы обхватить дуб, не хватило бы рук и у нынешнего богатырствующего господаря.
Правда, чтобы обломать на поделки сук, шелестевший ветками по перилам галереи, хватило и трёх с гаком пудов живого весу. Ну ещё кошка вдобавок, на полпуда где-то.
-… Держать крепчее надо, - хрипло отозвался Константин.
Совсем старый стал боярин, с лица спал, обрюзг, руки морщинистые, с буграми выступающими жилами, одёжа на плечах висит, и ощущение, будто к земле его клонит, ибо сгибается старик с каждым годом всё ниже. Как брата старшего проводил, словно за ним уйти собрался.
Раду шмыгнул остреньким носиком, стёр рукавом выступившие слёзы – у кого угодно выступят, ежели так по плечу огреть, едва не отвалилось – и снова сжал рукоять деревянного меча – совсем как настоящий, и по весу рассчитанный на ребёнка.
- Ещё раз объясняю, - почесал взъерошенную бровь старик. – Удар рукой и шаг делаются одновременно…
- Но я так и сделал, - почти пискнул княжич дрогнувшим голосом.
- Значит, не так, - орать было бесполезно – вместо того, чтобы молча кивнуть и ещё раз попытаться, Раду, как правило, заливался слезами окончательно и бесповоротно. – Когда нога твёрдо стоит на земле, клинок уже должен стать в защиту. Они двигаются вместе, нога и рука, понял?
- Да, - кивнул княжич. Боярин внутренне взвыл – мальчишка уже раз пять вот так вот понял, всё утро угробили на один единственный выпад.
- Тогда не стой.
Вековой дуб пролепетал молоденькой листвой. Константин отошёл на полшага.
Двор привычно шумел: крадучись поднималось маревом тепло из приоткрытой двери кухни, куда и откуда непрерывно бегали две раскрасневшиеся от вкусно пахнущей жары девчонки – юбки открывали забрызганные щиколотки, рубашки уже начинали жать в появляющейся груди; всхрапывал за церковью, где стояли конюшни, выведенный из стойла длинноногий жеребец, та самая толком не объезженная тёмно-гнедая зверюга с подходящим именем Бабай – старший конюший, Мирос, держался в апродах только потому, что боле некуда было ему податься, и забавно смотрелось, как три дюжих молодца выводят дикого конягу под тихие полуматершинные советы чахнущего деда; отрешённо бил, словно хвостом по воде загулявшая русалка, топор плотника, починявшего лестницу в башенке – вчерась аккурат стражники вышли в смену на стену, начали забираться, а лестница – ага! – и провалилась; теперь уже их сменщики ржали на часах.
Солнце, распалившись к полудню, заливало двор, истоптанный, с двумя чахлыми кустиками у входа в донжон, зарослями пихты вкруг церкви и дикими яблонями, среди коих затесалась пара груш, за нею, переливчато-золотым тёплым светом. Там, где честно пытался обучиться воинской науке младший господарский сын, сонному весеннему солнцу сопротивлялся только дуб – под его ветвями царила тень аккурат под обломанным суком.
Рана на древесном теле покрылась блестящей смолой, чья маленькая струйка сползла до самых корней. Прямо как застывшая болячка – Влад потёр шею, стряхивая тонкую корку стёкшей по шее крови. Волосы на макушке спеклись, попытка растермушить комок отзывалась колкой болью. Тьфу…
Стыдно и обидно, хоть дерись. Правда, дуб это не оценит явно. Может, ещё и свалится на него в отместку за премногие пакостничества.
Нет, Влад и раньше не раз получал по лбу во время поединков – учёбы без ошибок не бывает вообще, равно как нельзя осознать свою помарку и исправить без упрёка учителя. И чернил наляпаешь, и слова в молитве спутаешь (правда, не хотел, само вышло – на костре б ещё сжёг за богохульство…), и переведёшь, бывает, не дословно, зато приятно слуху – как правило, ничего страшнее трёхчасового переписывания не грозит. А боевое искусство никак, никак, кроме путём шишек, синяков и ссадин, не вдалбливается…
- …Ибо учится тело, а оно собственным разумом не обладает, - Стан покрутил в пальцах шишку. Длинную, сосновую, давно, ещё осенью, обчищенную белками. – Его надо направлять. По сути, собственное тело надобно погонять постоянно, бить, как пастух кнутом щёлкает корове по бокам, выгоняя её на нужное ему поле. Старая скотина, хоть ты и не видел никогда, в пастухе мало нуждается – она, как лошадь, сама всегда домой придёт. Так вот и тело само, в конце концов, научится, и ты сам перестанешь замечать и отслеживать, что оно делает. Сие, - протянул задумчиво боярин. – Невозможно описать. Можно только увидеть, что значит отточенный навык…
- А… в бою что ли думать совсем не надо? – с неподдельным удивлением.
- Нет, надо, - поспешно исправился Стан. – Искусство должно быть отточено до того, что тело и разум действуют вместе: один отмечает, скажем, слабые места, рассчитывает, как по ним бить, а второе уже исполняет так, как умеет.
- Я так хочу, - мечтательно.
- Хотеть не вредно, - усмехнулся Стан.
- Неужто обиделся?
Влад поднял взгляд на галерею – Мирча облокотился на страдальчески скрипнувшие под его весом перила.
- На что?
- Хе, - брат скрылся за поворотом.
«Не на что. Сам виноват. Забил в голову, что не умею, вот и всё», - скоро пробьют к обедне – обычно во время сие занятия ещё продолжались. – «Кабы теперь выбить…»
- Не дуйся, а то лопнешь, - плюхнулся рядом Мирча. – А в бою противника…
- Не выбирают, так что впитывай знаний чрез отметины на теле своём бренном и не растеряй их через уши, - закончил Влад.
Бабай ожесточённо заржал, призывая каких-то своих лошадиных богов в свидетели творимого с ним непотребства – смены подков. Приглушённое «твою мать» донеслось до внутреннего двора.
- Всё по закону – раз сыном признал, слова обратно не взять, - продолжил Влад. – Действительно, мне на что жаловаться.
Мирча повёл бровью.
- Сам, значит, шутковать любишь, а другим над тобой – ни-ни?
- Ха-ха, очень весело. А у тебя гашник развязался.
- Старо, как… мир, - широко улыбнулся Мирча. – Теряешь хватку, - и взъерошил братцу волосы – тот мгновенно оживился, пытаясь увернуться. Случая за тем не стояло никакого, просто он терпеть не мог попыток его погладить и всячески посюсюкать – поначалу, видимо, хотелось казаться взрослым, а потом уже вошло в привычку, что несложно при прочном отсутствии женской руки.
- Слушай, коли так тебе погано, что прям ни есть, ни спать, - подмигнул Мирча. – Посмотри на Раду и успокойся.
Помянутый совершил прекрасный, особливо с точки зрения книголюба, удар, но сопроводить его шагом вспомнил, уже брякнувшись задницей в пыль – Константин смерил ученичка взглядом, явственно вопрошающим, за что ему на старость лет такие муки, и начал объяснять ещё раз:
- Встань в стойку. Так, теперь шаг… Отдельно от руки! – отшатнулся старик.
Оба старших брата, выглянувшие из-за дуба по обе стороны, понимающе переглянулись – вот уж за кого было стыдно…
Всё родом из детстваОрясина до сих пор непривычно оттягивала правую руку, левая неосознанно сжималась-разжималась в кулаке, ища рукоять лёгкого клинка.
- Да ты никак боишься? – ухмыльнулся, хоть за уши привязывай, старший брат.
- Угу, страсть как, прям сейчас же грохнусь в обморок.
Мирча, приосанившись, малоуловимым отвлекающим движением закрутил меч – клинок, блестя на солнце, вывел арабскую восьмёрку.
- Не пред девкой красуешься, - отметил Дракул – «тихо» в исполнении господаря выходило низким утробным басом, отразившемся от колонн. Мирча с невинной улыбкой развёл руками. – Ну что, только тебя ждём, - кивнул князь среднему сыну.
- А я думал, Второго Пришествия, - самоуверенно отозвался мальчишка, в одном шаге из расслабленно-недоумённого стояния плавно перетекая в стойку. «Жаль, Стан, жаль, что ты нас оставил», - про себя покачал головою Дракул. – «Переучиваться долго будет…»
- Ну что стоите, как супружники, первый раз друг друга на венчании увидавшие? Вперёд! – господарь не гаркнул, а сказал, но эффект был тот же – оба сына едва не подскочили.
На оценку противника должно уходить меньше мгновения, а если ты живёшь с ним, сколько себя помнишь, под одной крышей, то думать вообще трата времени – Мирча сорвался с места с рысиной лёгкостью и проворностью, только когти по полу не царапнули; Влад ушёл в сторону, с лязгом, явно указывающим на плохо принятый клинок, отразив выпад, и нырнул вперёд, вне досягаемости клинка и едва не выбившего ему мозги кулака.
Одни мастера говорят, что с бою всё решает ловкость и скорость, другие защищают грубую силу и длину рук – сейчас Дракул мог с улыбкой наблюдать, как одно противостоит другому.
В поединке с ровесником, Богданом из Калдарешти, Влад был хорош, хотя господарь понимал, что в доброй половине выигранных поединков (были и проигранные, без этого никуда) большой заслугой то являлось, что он и белобрысый боярский сын обучались вместе и знали друг друга как облупленных. Мирча же в последние годы получил в постоянные противники «шального рубаку и лихого рыцаря», сиречь, гораздого на неожиданные приёмы и отнюдь не стесняющего себя в богатырской силушке отца. Наука, передающаяся путём шишек, ссадин и синяков, вообще незабываема.
…Влад крутился ужом: все его внимание и хвалёная скорость уходили на почти языческие пляски вокруг мирчиного меча – перед выпадом, ветром всколыхнувшем кудри на пригнувшейся голове, мелькнула дурацкая мыслишка бросить свой клинок и прыгать так дальше – мешаться не будет зато.
Ныне покойный Стан, ехидный хромоногий мастер меча и сабли вместе взятых, за шкирку поднимая княжича с пола, несколько сот раз повторил, даже когда Мирча уже твёрдо запомнил, что противник a priori лучше тебя, каким слабым ни выглядел. На возмущение и попытку затеять спор тяжело садился на стул, потирая плохо гнущееся колено, и заявлял, что в таком случае на своих двоих Мирче ходить недолго.
Старший господарский сын двигался невероятно быстро для своего роста и склада, не обращая внимания на мелкие детали, уже зная до отсутствия понимания, как идти в атаке, на повороте, разворачиваться – рубящий удар! – мелькнул клинок – удар левой! – тень скользнула ниже – шаг – меч идёт точно в лоб – давай, пригнись – резко ныряет вниз и рвётся вперёд, с сопротивлением скользнув по бледной шее – чуть правее и сильнее, и кажущийся худосочным, тяжёло дышащий братец медленно сползёт на пол, заливая его уже сочащейся кровью…
Шмяк! – промедлил! Мелкий подлюка, то ли с расчётом, то ли случайно, продолжил «нырок» и шваркнул его по коленке, ушёл под левую руку и развернулся – Мирча рванулся прямо с полусогнутой ноги, взвизгнувшей болью где-то рядом со ступнёй, отбил, со злости не жалеючи сил, клинок, пташкой улетевший в сторону, и со всей присущей болевой ярости скоростью описал сверкнувшим кончиком меча прямую к цели, аккурат меж таких же зелёных глаз…
Влад просто перетёк назад, парируя – клинок с металлическим шорохом скользнул по клинку – и снова назад – Мирча, слышно скрипнув зубами, рванулся в повторную атаку, начиная заново непрерывную круговерть превращающихся друг в друга ударов, когда клинок мелькает так быстро и близко, что следить за всем противником не хватает внимания, а это так необходимо…
Сыновья, сведённые в поединке собственным же отцом, почти описали ровненький круг по зале. Дракул, вглядываясь в мелькавших противников с неизменной полуулыбкой и скрестив руки на могучей груди, укрытой тёмно-зелёным бархатом станового кафтана, стоял спиной к очагу – впереди него протянулся длинный стол, зала, скорее даже, большая комната, была обеденной, в замке её обычно звали малой.
Мирча таки недостаточно ушёл в бой, чтобы подвёрнутая нога не беспокоила – каждый шаг с её толчка давался сквозь зубовный скрежет, ещё немного – и он свалится. Но и Владу переставало хватать дыханья.
Свищ-хлыщ! – увернулся – ага, отступаешь – Мирча-то видел всё вокруг, не столько потому, что атаковал, не заморачиваясь особенно изощрённой защитой, столько потому что место поединка для начала запомнил и нужное про себя отметил: стол – посерёдке, по четыре колонны, гобелен с орлом справа, окно – слева, открытое…
Мирча резко отступил назад, захватывая перекрестьем более тонкий клинок Влада, утянув того на себя,… и молнией рванулся вперёд, не кулаком, раскрытой ладонью шваркнув братца в грудь – мальчишка, с кашлем прогнувшись, не отшатнулся даже, отлетел тряпичной куклой, с треском встретив стол…
Воздух вышибло весь, вспышкой, разъевшей мир в глазах чёрными пятнами, взрезалась боль в макушке. Но если тьма постепенно возвращалась к краям видимого глазами мира, то вздохнуть Влад к своему ужасу не мог – словно грудь сдавило меж двух каменьев, и воздух туда просто не проходил. Его отчаянные попытки ограничивались предсмертным хрипом – по хребту всползало липкое страшное ощущение, что это и есть конец его не самой длинной жизни...
Вдруг так желанный воздух всё-таки пробился ершистым комком сквозь высохшую гортань – Влад разразился надсадным кашлем.
Мирча, уже отдышавшись, кособоко стоял, упираясь на правую ногу.
- М-дам, - отозвался Дракул, обходя стол. – Что один, что второй. Этот машет, ровно ветряная мельница, другой пляшет, словно скоморох на ярмарке, ни единой попытки атаковать, - Мирча с улыбкой покачал головой. Влад, встав, осторожно ощупал макушку – волосы были тёплые и мокрые, пальцы после них ожидаемо красные. – Мирча, - щёлкнул пальцами отец (впоследствии средний сын совершенно бессознательно будет повторять этот жест). – В бою тебе ни один дружащий с умом противник не даст столько времени скакать вокруг него – ты до того мог несколько раз впечатать его в колонну, подставить подножку, пропущенные тобой «дыры» вообще не поддаются счислению…
- Сиречь, с таким же успехом мог бы пойти попинать мешок с опилками, - буркнул Влад.
Дракул заломил бровь.
- Хочешь сказать, я виноват, что ты ни мечом орудовать, ни уворачиваться толком не умеешь?
- Не хочу.
- Чего?
- Сказать, - понимать-то он понимал, что отец не виноват. Меч для него вообще был большой неожиданностью.
Стан, натаскивавший обоих княжичей, скончался год назад. Тихо, как не может позволить себе ни один воин, рядом с младшим братом и сыном, увидев обоих внуков, что вообще редкостная редкость.
Князь Влад Дракул, увлечённый собственной жизнью, подготовкой к захвату законного престола, наведением мостов и «прощупыванием» валашских бояр, отдал мальчишек под крыло боярину, единственному человеку, коему безоговорочно доверял, ибо знал всю свою жизнь. Стан из Калдарешти, старший из сыновей тогдашнего Великого Спэтара, тысяцким вёл своих воинов под Никополь. Откуда вернулся едва живой, на телеге, под причитания лекаря, что повреждённую ногу можно только отрезать…
…Мирче давались и сабля, и меч, но он упорно предпочитал последний, с открытым ртом и нескрываемой радостью видя поединки отца. А Владом князь мало интересовался, достойно запасного варианта на случай гибели старшего сына, так и на слова Стана, что мальчик хорошо владеет обеими руками, привычно отмахнулся – мол, делай, что хочешь…
Боярин умер. Других обоеруких мастеров в Валахии не было.
…Но обидно до глубины души! Сам виноват, что не умеет, что не получается, хоть кричи. И вот именно от того, что вся злость от проигранного (!) поединка, плевать, что старшему брату, должна обратиться только на тебя самого, раз ты такой тупой и косорукий…
– Стан, помнится, престарелый любитель похабненько пошутить, не раз мне намекал, что дома надо появляться чаще, чем на советах. Не внял, корюсь… Мои сыновья обычно не жалуются, - сузил глаза господарь.
- Отец…, - начал Мирча, даже перестав улыбаться.
- Значит, так и есть, - хотелось уйти. Но удрать оскорбленной невинностью было б совсем по-девчачьи.
Дуб, огромный, скрывающий свеженькой блестящей листвой, упруго сгибающейся в руках, обзор с галереи, взирал на бурную жизнь господарского замка со своей вековой высоты – так старый бывалый дед присматривает за играющими в «стражники-разбойники» детьми – стоя в уютном уголке между стеной и донжоном. Ежели въезжать чрез ворота, не вековое даже, а пятисотлетнее дерево среди истоптанного и обнаковенно людного широкого двора всегда бросалось в глаза. Не то чтобы рубить было жалко, скорее невозможно – чтобы обхватить дуб, не хватило бы рук и у нынешнего богатырствующего господаря.
Правда, чтобы обломать на поделки сук, шелестевший ветками по перилам галереи, хватило и трёх с гаком пудов живого весу. Ну ещё кошка вдобавок, на полпуда где-то.
-… Держать крепчее надо, - хрипло отозвался Константин.
Совсем старый стал боярин, с лица спал, обрюзг, руки морщинистые, с буграми выступающими жилами, одёжа на плечах висит, и ощущение, будто к земле его клонит, ибо сгибается старик с каждым годом всё ниже. Как брата старшего проводил, словно за ним уйти собрался.
Раду шмыгнул остреньким носиком, стёр рукавом выступившие слёзы – у кого угодно выступят, ежели так по плечу огреть, едва не отвалилось – и снова сжал рукоять деревянного меча – совсем как настоящий, и по весу рассчитанный на ребёнка.
- Ещё раз объясняю, - почесал взъерошенную бровь старик. – Удар рукой и шаг делаются одновременно…
- Но я так и сделал, - почти пискнул княжич дрогнувшим голосом.
- Значит, не так, - орать было бесполезно – вместо того, чтобы молча кивнуть и ещё раз попытаться, Раду, как правило, заливался слезами окончательно и бесповоротно. – Когда нога твёрдо стоит на земле, клинок уже должен стать в защиту. Они двигаются вместе, нога и рука, понял?
- Да, - кивнул княжич. Боярин внутренне взвыл – мальчишка уже раз пять вот так вот понял, всё утро угробили на один единственный выпад.
- Тогда не стой.
Вековой дуб пролепетал молоденькой листвой. Константин отошёл на полшага.
Двор привычно шумел: крадучись поднималось маревом тепло из приоткрытой двери кухни, куда и откуда непрерывно бегали две раскрасневшиеся от вкусно пахнущей жары девчонки – юбки открывали забрызганные щиколотки, рубашки уже начинали жать в появляющейся груди; всхрапывал за церковью, где стояли конюшни, выведенный из стойла длинноногий жеребец, та самая толком не объезженная тёмно-гнедая зверюга с подходящим именем Бабай – старший конюший, Мирос, держался в апродах только потому, что боле некуда было ему податься, и забавно смотрелось, как три дюжих молодца выводят дикого конягу под тихие полуматершинные советы чахнущего деда; отрешённо бил, словно хвостом по воде загулявшая русалка, топор плотника, починявшего лестницу в башенке – вчерась аккурат стражники вышли в смену на стену, начали забираться, а лестница – ага! – и провалилась; теперь уже их сменщики ржали на часах.
Солнце, распалившись к полудню, заливало двор, истоптанный, с двумя чахлыми кустиками у входа в донжон, зарослями пихты вкруг церкви и дикими яблонями, среди коих затесалась пара груш, за нею, переливчато-золотым тёплым светом. Там, где честно пытался обучиться воинской науке младший господарский сын, сонному весеннему солнцу сопротивлялся только дуб – под его ветвями царила тень аккурат под обломанным суком.
Рана на древесном теле покрылась блестящей смолой, чья маленькая струйка сползла до самых корней. Прямо как застывшая болячка – Влад потёр шею, стряхивая тонкую корку стёкшей по шее крови. Волосы на макушке спеклись, попытка растермушить комок отзывалась колкой болью. Тьфу…
Стыдно и обидно, хоть дерись. Правда, дуб это не оценит явно. Может, ещё и свалится на него в отместку за премногие пакостничества.
Нет, Влад и раньше не раз получал по лбу во время поединков – учёбы без ошибок не бывает вообще, равно как нельзя осознать свою помарку и исправить без упрёка учителя. И чернил наляпаешь, и слова в молитве спутаешь (правда, не хотел, само вышло – на костре б ещё сжёг за богохульство…), и переведёшь, бывает, не дословно, зато приятно слуху – как правило, ничего страшнее трёхчасового переписывания не грозит. А боевое искусство никак, никак, кроме путём шишек, синяков и ссадин, не вдалбливается…
- …Ибо учится тело, а оно собственным разумом не обладает, - Стан покрутил в пальцах шишку. Длинную, сосновую, давно, ещё осенью, обчищенную белками. – Его надо направлять. По сути, собственное тело надобно погонять постоянно, бить, как пастух кнутом щёлкает корове по бокам, выгоняя её на нужное ему поле. Старая скотина, хоть ты и не видел никогда, в пастухе мало нуждается – она, как лошадь, сама всегда домой придёт. Так вот и тело само, в конце концов, научится, и ты сам перестанешь замечать и отслеживать, что оно делает. Сие, - протянул задумчиво боярин. – Невозможно описать. Можно только увидеть, что значит отточенный навык…
- А… в бою что ли думать совсем не надо? – с неподдельным удивлением.
- Нет, надо, - поспешно исправился Стан. – Искусство должно быть отточено до того, что тело и разум действуют вместе: один отмечает, скажем, слабые места, рассчитывает, как по ним бить, а второе уже исполняет так, как умеет.
- Я так хочу, - мечтательно.
- Хотеть не вредно, - усмехнулся Стан.
- Неужто обиделся?
Влад поднял взгляд на галерею – Мирча облокотился на страдальчески скрипнувшие под его весом перила.
- На что?
- Хе, - брат скрылся за поворотом.
«Не на что. Сам виноват. Забил в голову, что не умею, вот и всё», - скоро пробьют к обедне – обычно во время сие занятия ещё продолжались. – «Кабы теперь выбить…»
- Не дуйся, а то лопнешь, - плюхнулся рядом Мирча. – А в бою противника…
- Не выбирают, так что впитывай знаний чрез отметины на теле своём бренном и не растеряй их через уши, - закончил Влад.
Бабай ожесточённо заржал, призывая каких-то своих лошадиных богов в свидетели творимого с ним непотребства – смены подков. Приглушённое «твою мать» донеслось до внутреннего двора.
- Всё по закону – раз сыном признал, слова обратно не взять, - продолжил Влад. – Действительно, мне на что жаловаться.
Мирча повёл бровью.
- Сам, значит, шутковать любишь, а другим над тобой – ни-ни?
- Ха-ха, очень весело. А у тебя гашник развязался.
- Старо, как… мир, - широко улыбнулся Мирча. – Теряешь хватку, - и взъерошил братцу волосы – тот мгновенно оживился, пытаясь увернуться. Случая за тем не стояло никакого, просто он терпеть не мог попыток его погладить и всячески посюсюкать – поначалу, видимо, хотелось казаться взрослым, а потом уже вошло в привычку, что несложно при прочном отсутствии женской руки.
- Слушай, коли так тебе погано, что прям ни есть, ни спать, - подмигнул Мирча. – Посмотри на Раду и успокойся.
Помянутый совершил прекрасный, особливо с точки зрения книголюба, удар, но сопроводить его шагом вспомнил, уже брякнувшись задницей в пыль – Константин смерил ученичка взглядом, явственно вопрошающим, за что ему на старость лет такие муки, и начал объяснять ещё раз:
- Встань в стойку. Так, теперь шаг… Отдельно от руки! – отшатнулся старик.
Оба старших брата, выглянувшие из-за дуба по обе стороны, понимающе переглянулись – вот уж за кого было стыдно…
@музыка: Мельница - Горец
@настроение: гитара-гитара-гитара
@темы: история, Валахия, Дракула, творчество, 15 век, Средневековье
-
-
12.07.2010 в 16:25Боевки хороши)
-
-
12.07.2010 в 16:41Раду такая кавайка
Вот ржут всякие там старшие братья над маленькими кавайными мальчиками, а они вырастают потом...
Боевки хороши)
Спасииибо
Только сам запутался, когда перечитывал... Х)-
-
12.07.2010 в 16:43Таки вот бы вас в Москву, помацать)
-
-
12.07.2010 в 16:51... аррр, каюсь, я упорно не помню, что Т_Т
СклярозТаки вот бы вас в Москву, помацать)
Смотря когда))
-
-
12.07.2010 в 17:07Ах же ж вы-таки про кат... Х)) Я вообще туда пишу, честно говоря, что угодно, лишь бы не скучное "читать дальше"
-
-
12.07.2010 в 17:34А когда ви таки могете? Я могу всегда)
-
-
12.07.2010 в 17:38-
-
12.07.2010 в 17:43Я сейчас ушла в запойное переписывание, ориентировочно неделя (самый большой срок). Но дело попутно разрастается... А так я тоже всегда)) Как лучше связаться: по аське, СМС или лучше через у-мыл?
-
-
12.07.2010 в 17:47-
-
12.07.2010 в 18:01