«… Вы куда хотите – в будущее или в прошлое?
- В будущее, - сказал я.
- А, - произнёс он, как мне показалось, разочарованно. – В описываемое будущее… Это, значит, всякие там фантастические романы и утопии… Только учтите, это будущее, наверное, дискретно, там должны быть огромные провалы времени, никакими авторами не заполненные…»
(с) Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу».
- В будущее, - сказал я.
- А, - произнёс он, как мне показалось, разочарованно. – В описываемое будущее… Это, значит, всякие там фантастические романы и утопии… Только учтите, это будущее, наверное, дискретно, там должны быть огромные провалы времени, никакими авторами не заполненные…»
(с) Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу».
Вода ленточкой извивалась середь камней мостовой, заполняя, вымывая щели, текла стремительно, журчала бесконечно, один из многих ручьёв, вот только куда впадёт?
Дождь яростно колотил в мостовую, размывал литеры на забытых и популярных листках, прибитых водой к земле или ещё пока приклеенных на стены.
Ветер проносился, всколыхивая туманные вывески, срывая плохо наклеенные листовки, весело звеня наглухо запертыми стёклами домов, «толкал» струи дождя на двух одиноких путников.
читать дальшеЭтот Ветер любил развлекаться подобным макаром – в сем городе были миллионы, миллиарды подобных улиц, улочек, переулков, проулков, забытых и снесённых с карт людьми, но продолжавшими существовать если не для их Создателей, то только для него. На одной из них, широкой, популярной, людной, шумной, в архитектуре коей складно весьма переплелись таинственная готика изящных зданий и ярко расписанные домишки сатиры; которую не переставали изучать и отмерять шагами люди всех возрастов, её Создатель написал девиз, по истине, всего города:
«Рукописи не горят».
Ветер смеялся.
Город рос каждый час, каждую минуту, да что там – ведь мысли его Создателей, бесконечно сменяющих друг друга, рождались каждое мгновение. Вопрос в том, что не все были воплощены. Но некоторые особые любители создавали один дом, проулочек – улица для того слишком крупна – сразу, боясь упустить идею, и тогда их творению грозили перестройки, кое у кого – вечные.
Самые старые, Центральные улицы были узки, дики, грубоваты, но по-своему прекрасны, однако в большинстве своём безлюдны. Оживление царило в Средних районах, в них всегда забегали, заходили, оставались даже порою люди. Район Смысла Жизни рос не по дням, а по часам, и это для местных-то темпов!
Люди сновали, беседовали, ругались, дрались – снова в округе Оживших Картин устроили демонстрацию, плавно перешедшую в битву, жители двух давно враждующих районов: Красивых Мальчиков и Великой Любви. Новички испуганно жались к стенам, которые вымазывали красками, подстраивали и достраивали те, кому только предстояло стать Создателями, добавляя то красивые портики и дополнительные резные колонны, то корявые граффити, больше напоминающие общеизвестные надписи на заборах, и не отвечающие ни одному закону физики пристройки, которые, естественно, тут же разваливались – природа везде природа, против неё не попр… не попишешь – но груды никто не убирал, ведь…
«Рукописи не горят».
Ветер пролетел мимо отреставрированной мастерами из района Оживших Фотографий таблички – путь его был в одну из самых запутанных, извилистую аки лабиринт, потому не самую популярную у Создателей и их подмастерьев, улицу. Но всё-таки её строили дом за домом, камушек за камушком.
Одна из её стенок примыкала к району Оживших Картин – самый длинный участок шёл вдоль улицы под названием Песнь Адская.
Ветер любил наблюдать за работой Подмастерьев. Иногда они могли превратить самую обойдённую Создателем, обшарпанную, едва стоящую халупу в произведение искусства и образец прочности, а самый узкий проулочек сделать едва ли не лучше самой улицы. На Песне Адской жило нормальное количество Подмастерьев, правда, раньше, когда улица только строилась, они валили просто толпами, сейчас же остались самые упёртые, но, по крайней мере, умеющие строить.
У Ветра не было предпочтений, он наблюдал за всеми, просто за одним – подолгу, а над другим проносился стремительно.
Как-то раз летел он по Песни Адской, тогда ещё лишь вполовину достроенной, и услышал яростный стук молота. В тот момент там был лишь проулочек, один из многих и не самый популярный, довольно обычный и заурядный – в нём, чуть поодаль от выхода, стояла симпатишная, стройненькая девушка. Она отёрла пот со лба, откинув короткую рыжеватую чёлку, и финальным ударом заколотила Расширитель между домами. Шест моментально врос в стены и начал их раздвигать – так как улица не была окончена, дома посторонились охотно. Проулок превратился в приличный, протоптанный переулок; шест дополз до крыш, разошёлся вширь, став Аркой – надпись на ней проявилась кириллическая и гласила: «Вечный Сон».
Но вообще-то обитатели Песни Адской любили нестандартные ходы, извилистые пути, прямой переулок Красавицы и Чудовища был весьма средним в рейтинге популярности. Об одном его потайном ходе, настоящей улице, надёжно укрытой крышей, знало только несколько Подмастерьев, причём двое из них – его творцы.
Улица вид имела странный – мысли у Подмастерьев сходились порою, но оформление было разным: с одной стороны, где трудилась черноволосая фройляйн в майке с надписью «Meles meles», стояли дома причудливого, переходящего, благородно мрачного окраса; с другой работала та самая Подмастерье, что вбила Арку «Вечный Сон» в переулок – окрас шёл ровный, переходящий оттенками то в тёмные, то в светлые тона, но неизменно ровный, как спина Хозяйки Дома, чьи владения она расширяла.
Ветер так предался воспоминаниям, что промахнулся, и влетел в новый, освежающе пахнущий штукатуркой переулок. Он и раньше видел, как старательно, но легко и красиво работала Подмастерье, его вырубившая – и пусть улица теперь стояла неизменной, и дома двигались весьма неохотно, но переулок вышел ладным, гладким. В нём пахло спагетти, ружейным порохом и… дружбой. Это был тот редкий переулок, в котором Хозяева Домов могли спокойно поболтать, сыграть в карты или погулять кое у кого на свадьбе, не боясь диких городских обитателей, зверьков Обоснуев, дающихся в руки даже не всем Создателям.
Подмастерье ласково почесала за ухом зверька, полюбовалась работой со стороны и, щёлкнув зажигалкой, углубилась в свой переулок.
Ветер всегда летел мимо Песни Адской, потому что сейчас это был один из кратчайших путей к лабиринтовидной улице.
Таким как-то раз пошёл один новичок. Она до того прошагала достаточно улиц, Подмастерьем стала лишь здесь – тут подрисовала, там наличник поправила, короче, ни одного серьёзного создания, но на очередном повороте Песни Адской увидела в просвете Хозяина Дома из той самой извилистой улицы. И свернула, не задумываясь, обычно осторожная и пугливая, в тёмную сень Двух Лиц Одного Рыцаря.
Теперь на этом повороте несостоявшуюся Подмастерье знали как Заводчика Обоснуев – она пыталась отловить и приручить зверьков, одичавших от редкости ласки и вменяемых Создателей на улице Двух Лиц. Однако сама она пока ничего не сотворила, только присматривалась к одному из Хозяев и его Дому.
Ветер скользнул в улицу.
Он пронёсся, всколыхивая туманные вывески, срывая плохо наклеенные листовки, весело звеня наглухо запертыми стёклами домов, «толкнул» струи дождя на двух одиноких путников. Хозяев улицы Двух Лиц Одного Рыцаря, сменившей множество Создателей.
«Рукописи не горят».
Ветер рассмеялся.
«…Представь, - сказал он мне на прощание, - проливной дождь, по пустынной улице рука об руку идут два человека и смотрят друг на друга, дрожа от ненависти… И невидимая рука держит зонт у них над головами»
(с) журнал «National Geographic»
(с) журнал «National Geographic»
Они действительно шли. Из года в год, из Арки в Арку, шагали бок о бок, шлёпая по лужам: один – чеканя шаг, второй – вальяжно аки кот. Но ни один не вырывался вперёд, улицы хватало.
Дождь шёл и шёл, шумел листьями, бил по черепице и мостовой. Две фигуры проявлялись в его косых полосах, медленно приближаясь к Арке. Широкоплечий стройный мужчина с пышной шевелюрой и в долгополых одеждах, с мечом на поясе – высокий, худой мрачный вампир в чёрном плаще, придерживающий цилиндр супротив проделок озорного Ветра.
Они были готовы порвать друг друга на ленточки – один по своей старой доброй традиции, благо вампиру пойдёт сие на пользу, второй обладал «силой двадцати человек» - но ещё ни один Создатель не представил им даже малюсенького шанса. Один стоически держал лицо, сжимая до хруста рукоять меча, второй кривлялся, толкался, щипался, пару раз пытался куснуть, но получил по зубам. Глазным, острым. Ударом с правой и хуком слева.
Впереди выросла очередная Арка – надпись не было видно за дождём, причудливые зверьки спали, изредка лишь мелькал среди мерно вздыхающих телец шаловливый красный огонёк.
Мужчина остановился, ухватил за шкирдан вампира, чтоб тот не влез вперёд него. Сила двадцати человек от инерции не спасла.
Он вздохнул свежий, влажный воздух. Дождь шелестел листьями, стучал по черепице и мостовой. Пахло чем-то знакомым. Вампир привычно шуршал складками плаща, рассовывая по карманам летучих мышей – это он так Создателей впечатлял. Все ужимки своего «лица» мужчина уже выучил – сто лет как их улицы стали одной…
…При их первой встрече вампир был глубоким стариком, страшным, худым настолько, что вызывал желание дать милостыню, на голову целую его выше, похож весьма отдалённо.
Но дальше – хуже.
Несколько лет он шёл бок о бок с каким-то остроухим кроликом-переростком, порождением морфийных галлюцинаций мастера с района Оживших Фотографий – желание перекреститься вызывал один только взгляд на сию образину.
Дольше всего рядом щеголял плащом с кровавым подбоем низенький, склонный к полноте венгр – после первых минут знакомства тот понял, что рта лучше лишний раз раскрывать, раз Создатель наградил хорошо поставленной, но исключительно пафосной речью. Затем был высокий, худой аки кол, но чуть менее отдалённо похожий на него вампир, которому, судя по фамилии, надо было пить живительную ци, а не кровь.
Был среднего роста мужчина со слишком худыми для меча руками – преобразившийся кровопийца очень недоумённо взирал на сползающего по стене в судорожных приступах смеха мужчину. Посмотрел-посмотрел, потом всё-таки переоделся в серый костюм и нацепил синее пенсне. Стоило вампиру залюбоваться собою, любимым, как – бац! – стал щуплым, но стройным длинноволосым мужчиной с явными признаками конъюнктивита.
Сам он почти не изменился за прошедшие года, и только радовался тому, глядя на вампира. Создатели старательно обходили его сторону улицы, лишь раз один мастер, снова из Оживших Фотографий, старательно, нервно, но всё ж таки прилично поставил Дом – вот только колготки мужчина почему-то до того считал женской одеждой.
Спустя три года после того, как вампир шумно отметил столетие воссоединения улиц, они без оглядки вошли в Арку – он обнаружил, что превратился в последнюю модификацию вампира, только конъюнктивитом обделили да на волосах (русых, мать моя мужчина) полтонны лака. Лицо напоминало маску, весь путь до следующей Арки он пытался хотя бы улыбнуться, не то что скорчить рожу нагло ржавшему вампиру.
От той Арки, что вывела кусок их улицы в Песнь Адскую, пахло сакурой и несло перегаром, но всё ж таки стоило ждать чуда, восток ведь дело тонкое. Даже вампир, замучавшийся переодевать серёжку из одного уха в другое и время от времени превращавшийся в рыбу-монстра без фонарика, но с крыльями, в предвкушении потирал руки.
Рот у вампира вообще редко закрывался – так уж повелось у Создателей наделять его даром словесного поно… красноречия – но теперь на лице кровопивца застыла безумная улыбка, достойная белой акулы и жёлтого дома, кою Создатель рисовал чисто на автомате, зато порою забывая рисовать глаза (по очереди, но чаще – правый). Первое время вампир передвигался аки горилла, опираясь на длинные руки, потом Создатель разрисовался.
Как-то раз шутки ради мужчина наступил на длинные, волочащиеся за вампиром волосы – те зашипели, задвигались, раскрыли глаза и возмущённо уползли жаловаться хозяину.
Собственно, Создатель и его не обделил – замучался он разматывать бинты, извлекая их из самых невероятных мест, но, кажется, они множились в той же прогрессии, что и глаза вампира. Наверное, японец сначала хотел сделать из него мумию, но потом резко передумал. Было за что Создателя благодарить – хоть один из их бесконечного числа вернул ему нормальный цвет волос, усы (пусть с бородой!) и телосложение; было и за что убить мало – в какой-то момент он навеял Хозяину такое воспоминание, что до следующей Арки вампир дошёл, частично прячась в стене и проклиная японца за любовь длинному холодному оружию…
И такого было множество. В бесчисленном счёте проулков появлялись довольно странные личности – то бородатый молодой человек, в общем-то, интеллигентной наружности, в белом халате, зато с «правым (глазным) зубом» сразу возмутившегося вампира и семнадцатью кило серебряных пуль в мешке; в длинном-длинном проулке, ведущем в район Детей-Волшебников, показался высокий, худой до зелени лысеющий блондин, заявивший о своём родстве с вампиром…
Так случалось, что когда до Арки оставались считанные шаги, они оба, ненавидящие, доставшие друг друга до колик, вновь становились прежними: один – рыцарем с проседью в чёрных волосах, другой – похожим на него худым старичком. Один молил – в душе, разумеется – чтобы следующая Арка если не разъединила их, то хотя бы дала чуток подубасить идущую рядом нежить; другой, как и большинство городских Хозяев, мечтал наконец стать самостоятельным, идти по своей улице одному…
…От Арки пахло чем-то знакомым. Зверьки сопели. Но главное – там, впереди, пути человека и вампира наконец-то расходились…
Январь 2010