Вчера не сложилось, поэтому сегодня две сразу

- Знаю я одну историю, вот только не байку, а истинную правду. А вы, - обратился он к дружно ухмыльнувшимся братьям. – Погодите зубоскалить над стариком, ибо всё, о чём сейчас я поведаю, я собственными глазами видел.
Было мне лет двадцать, и шли домой мы – я, мой брат Нан и наша дружина. За день до того, вечером, мы с братом так упились, что только к обеду смогли в сёдла забраться и не свалиться с другой стороны коней, посему вышли мы поздно, и ночь застала нас в пути. Вокруг лес шумел, да ещё и дождь как назло собирался, отчего душно стало, и небо тучами заволокло так, что ни луна, ни звёзды не освещали наш путь. А когда факелы зажгли, стало только хуже – нам-то светло, а там, куда огонь не доставал, тьма кромешная колыхалась, и будто бы ходил в ней кто-то, в кустах шуршал, об деревья когти драл и пугал сов, с уханьем пролетавших над нашими головами. А уж когда на болоте заорала выпь, мы спервоначалу даже не вспомнили, что эта дрянная птица вообще существует.
Еле шли лошади, мы к каждому шороху прислушивались, и тут Нан мне рёк: «Собака лает, ей-богу, и не одна, значит, и люди недалеко». Я ему сказал, мол, какие люди – нам до ближайшего ночлега ещё хотар пройти надо – но всё ж таки прислушался... и точно! Собаки перебрехивались где-то недалече. Стали мы вглядываться в лесную чащу, и средь деревьев подмигнули нам огоньки окошек. Решили мы у добрых людей ночлега попросить – хоть на сеновале, а всё ж таки лучше, чем волочиться по ночному лесу – и свернули с большака на заросшую дорогу. Колеи на ней не было ни одной, но тогда мы сему явлению обрадовались.
Собаки нас и выдали – мы даже до крайнего плетня дойти не успели, как весть о нашем прибытии лаем разнеслась по всей деревне. Но народ тихо сидел по домам, словно к ним не могли нагрянуть вместо нас разбойники или кто похуже. Никто даже к окнам не подошёл. Мужики из дружины в двери стучаться пошли, так им все отказали, и, главное, отговаривались тем, что господ их дома не достойны, а на сеновал нам идти негоже. Только на другом конце деревни совсем старая бабка подозвала нас с братом к окну своей развалюшки – по именам, то есть, знала нас откуда-то – и сказала, что мы все к ней ещё успеем зайти, а сейчас, дескать, не время и не место. Плюнули мы на это дело и разбили лагерь там же, рядом с бабкиным домом.
Утром мы с Наном проснулись от крика и шума – дружинники из охранения глаза продрали и деревни не увидели: торчат лебеда, полынь да ракита, туман стоит, и ни собак, ни овец, ни коров, ни людей – никого не слышно. Вот тогда я и понял, что такое мёртвая тишина – это когда настолько уху зацепиться не за что, что звон в нём стоит.
Мы скоро собрались и по дороге обратно на большак пошли, а из тумана нам навстречу остовы домов выплывали, в двери коих дружина вечером стучалась – дождями обмытые обломки стен, дрыны плетней обугленные и сломанный журавль у колодца…
На большаке мы лошадей сразу в галоп пустили и только у хотара их осадили. Несостоявшийся наш ночлег – корчма, коя, кажется, «Серебряной подковой» звалась, наконец встретилась нам на пути, а коль скоро мы не ели с самого вечера, то зашли туда и заодно спросили про деревню в стороне от большака. «Была такая», - согласился корчмарь. – «Лет двадцать назад жили там люди, да когда саблю кровавую пронесли, старики оттуда не ушли – то ли не успели, то ли не захотели. Турки пришли, а там грабить нечего, воды взять неоткуда и даже невольников не заберёшь. Вот со злобы большой загнали они стариков в дома вместе с собаками и подожгли деревню. Мужики, бабы с детьми и со скотиной потом вернулись, а вместо домов пепелище. Строиться заново пытались, но всё из рук валилось, не хотели дома там стоять. Гиблое, в общем, место, и нечего там делать».
Не раз мой путь лежал через тот большак потом, и когда мимо той заросшей дороги в лесу я проходил, то ждал огней за деревьями и собачьего лая, но, к счастью, слышал лишь ту же мёртвую тишину.

Tales around the campfire. Old man and hunter by FioreValentine on DeviantArt
Охотник немного задумался – сдвинув густые брови, поскрёб заросший подбородок, посмотрел на костёр и поведал такую байку:
- Мне батя рассказывал историю про наших соседей. Ну, то есть, они были нам соседями тогда, когда мы в Сербии жили.
В общем-то, люди были они как люди. Хозяйство справное семью кормило, а было их четверо: старик, его сын, жена сына и ребёнок, стало быть, старейшему в семье внук. Ну и вот так случилось, что дед помер. Жизнь вообще небесконечная, да… Ну вот его и положили в гроб, оплакали, отпели, знамо дело, потом помянули и закопали.
Однако, видать, недоглядели чего-то в похоронах. Может, ребёнок малой учудил – ну посмеялся над чем не в то время – может, кошка на покойника запрыгнула. Третьей ночью после похорон в ставни кто-то стучаться начал. Терпели и молились неутешные родственники ночь напролёт, и с первыми петухами стук прекратился. В то же утро свечку за упокой в церкви поставили, но на следующую ночь и в ставни, и в двери гость начал царапаться.
Пошёл тогда отец семейства к попу. Тот говорит, мол, нечего тут языческих плясок разводить, я дом окроплю, и вся нечисть его покинет. Освятил батюшка дом, и в ту ночь отец и мать наконец-то выспались. А утром увидели, что дверь в дом приоткрыта, и сынка нигде нету. Выскочили на двор, а он там лежит, у самого плетня, и горлышко у него будто косой распорото. А вокруг – ни кровинки.
Всем селом тогда пошли на погост, могилу дедову раскопали, гроб открыли, а он там лежит – румяный, насосавшийся – упырь, мать его за ногу. Когда в грудь ему кол вбили, кровища так и хлестала, а зенки покойничка так вытаращились, что чуть не лопнули. А потом ему голову отрубили и лицом вниз положили в ноги.
Потом, когда хоронили внука, сделали так же. Правда, батя его и мать на это смотреть не смогли. Зато никто больше на погосте не вставал.