За безмятежным летом осень приходит следом,
Рядом со счастьем бродит беда...
из кинофильма "31 июня"
Рядом со счастьем бродит беда...
из кинофильма "31 июня"
Началось всё с рыбы.
Точнее, с рыбалки.
В далёком 1451 году...Пересчитав оставшиеся в калитах деньги, беглые князья решили, что с посещением корчм стоит повременить, благо ночевать под открытым небом тёплый и солнечный сентябрь великодушно позволял. После первого этакого привала, случайным образом выпавшего на дождливую и холодную ночь, Штефан, яро клацая зубами, предложил сократить другие расходы.
… Солнце медленно и неотвратимо всходило, пожирая дремотный полусвет предрассветных сумерек, а туман крайне неохотно сползал в реку, оставляя за собой искрящиеся бисеринки и жемчужины росы в траве, на морде спящей гнедой лошадки, снятом седле и даже на удочке.
Не клевало.
Третий час как не клевало, хоть бы вздремнуть, а мокро; оборзевшие комары грозились высосать до капли всю драгоценную мушатинскую кровь, если Штефан прекратит изображать ветряную мельницу.
- Ай, зараза! – одному кровопийце удалось таки прорвать оборону и добраться до княжеского тела, за что он заплатил своей молодой жизнью – Штефан стёр с щеки останки и упокоил их об траву.
- Не ори – распугаешь свою мифическую рыбу, - Влад полулежал под деревом, облокотившись спиной о потёртое седло и заложив за голову руки, и задумчиво наблюдал за рыбалкой.
- Она стала мифосом из-за тебя, - мрачно пробурчал Штефан, подтягивая к себе епанчу, и сразу разочарованно кинул её обратно – шерсть промокла насквозь.
- Успокоится – приплывёт обратно, - вздохнул валашский князь и потянулся до хруста в костях. Тёмно-гнедая лошадка Изирмэ всхрапнула, проснувшись, словно согласилась с хозяином.
- Ты ничего не смыслишь в рыбалке! – схватился за голову Штефан. – А в рыбах – особенно...
- Врёшь – жарить их на костре я очень даже умею. По крайней мере, из выживших никто не жаловался.
- …Нужны тишина и покой, - молдавский князь, повернувшись к единственному собеседнику, опустил руки в примиряющем жесте. – На рыбалку ходят на рассвете, когда тише всего, ведь тут надо созерцать и ждать, ибо терпение – залог хорошего улова…
- Залог хорошего улова – рыболовная сеть.
- Да причём здесь количество?! Важно действие!...
- Точнее, его отсутствие.
- Наблюдать за гладью реки, за стелющимся туманом, слышать, как рассекает воду гибкое чешуйчатое тело…
- Ты не пробовал вирши плести?
- Слышать, как она плещется у поверхности…, - Штефан был слишком далёк от Дракулы, его ехидных замечаний и вообще этого берега. – Движется в воде…
- Клюёт, рыжий!
Он схватил поползшую было в реку удочку и дёрнул, уводя вправо и вверх!...
- Хватит ржать, - Штефан со злостью закинул обратно в реку пучок водорослей и вытер руки о некогда белую рубаху, заправленную в портки. – И если я рыжий, то ты – природный рус.
Чернявый и остроносый валах, усмехнувшись, посмотрел, как Штефан насаживает на чудо-крючок из язычка ремня («Ты меня без порток оставить хочешь?» - «Ну не себя же!») кусман хлеба (перевод припасов...), перевёл взгляд наверх – деревья шептались, их пока что густая сень скрывала бережок от назойливого солнца, уже игравшего бликами с рябой от ветра рекою.
- Значит так, Штефан: когда солнце будет вон в том просвете между деревьями, я беру тебя за шкирку, и мы идём в ближайшее сельцо или постоялый двор, - Влад указал куда-то вверх, а молдавскому князю всё равно видно не было.
- А если я что-нибудь поймаю?
- Водоросли будешь есть сам.
- А если русалку? – с улыбкой предположил Штефан, забрасывая удочку.
- Тогда я съем свою шапку.
Пока они говорили, из тумана уже выплыл противоположный берег, весь сокрытый плакучими ивами и вётлами – тяжёлые блестящие ветви шевелило течением, словно под сенью деревьев непрерывно кто-то ходил: вот там-то, в темноте, в заводи под самым стволом, рыбы наверняка была уйма. Трава на берегу обычно мягкая и примятая или вовсе давным-давно вытоптанная сотнями босых ног… в далёком Тырговиште, за крепостными стенами, на берегу Яломицы, делившей постоянно растущий посад на две части, было такое дерево – под его бескорыстной сенью любили купаться голышом девицы и укрываться влюблённые, по крайней мере, старшего брата Влад, частенько утекавший за пределы господарского замка, именно там и находил… правда, чаще всего застуканный с очередной боярской дочкой Мирча пытался чем-нибудь в него запустить…
- Клюёт! Клюёооооот! - Штефан соскользнул с глинистого берега, со звучным плюхом бултыхнувшись в воду. - Вот зараза!
Влад успел только подскочить к берегу, как бечёвка с треском порвалась, и Штефан плюхнулся на задницу прямо в воду.
Да так и замер.
Из речной пучины, потревоженное княжеской рыбалкой, поднималось невиданное страховидло в водорослях по самые обнажённые груди… аппетитные такие, кругленькие, с затвердевшими от холода розовыми сосками…
- Русааалка, - восхищённо выдохнул Штефан, явно сам не веря своим глазам.
Водяница подняла голову – глаза у неё были чернущие, ресницы густые, длинные, будто углём подведённые, и тем прелестней она смотрелась, чем более удивлённо смотрела на двух обалдевших парней, застывших у берега и на берегу. Русалка зарумянилась, хихикнула и быстро порснула в воду – только попка и мелькнула.
- Влад, ты так предпочитаешь – с солью или без? – медленно проговорил Штефан, всматриваясь в водную гладь.
- Что? Русалок? Надо сначала разобраться, рыба это или мясо…
- Шапки, Влад, - елейно пропел Штефан, ехидно ухмыляясь.
Пока князья дружно пялились на тить… русалку, удочка сгинула в речной глубине, так что незадачливым рыболовам пришлось таки собирать нехитрый свой скарб, вьючить его на лошадей и ползти по большаку в поисках людского жилья.
А Штефан всё не унимался…
- Я тебе чарочку, так и быть поставлю, а то подавишься. Шапка-то пища сухая, жуётся плохо и долго, хотя я слыхал, что шёлк разгрызть ещё сложнее – так что, Влад, тебе повезло, что это шерсть…
Частокол у сельца был чисто символический, для особо впечатлительных и легковерных – казалось, что повалить его может даже лишний колотый горшок, повешенный на один из колышков – а ворота, судя по тому, насколько глубоко оные ушли в землю, закрывали лишь после установки для вящей проверки. Народ уже выходил на сбор винограда, так что сельцо было шумно – люд сновал из дома в дом, стоял у плетней и калиток и выходил за ворота, носились дети, лаяли собаки, во дворах квохтали куры, гоготали гуси, похрюкивали свиньи, а баранов, коз и коров уже наверняка выгнали на луга пастухи.
Но самое главное – корчма, с порога коей худой долговязый мужичок в грязном фартуке вылил бадейку воды помойного вида и вперился взглядом во въезжающих к нему на двор двух путников.
- …А лён, наверное, слишком безвкусный, - продолжал рассуждать Штефан.
- Как доберёмся до Брашова, обязательно отведу тебя на рынок, - ответил наконец Влад, спешившись. – Я уже представляю себе лица купцов, наблюдающих, как ты поочерёдно кусаешь каждое полотно. А потом ещё и покупаешь какое понравилось.
- О нет, я полностью положусь на твой проверенный вкус.
- Пошто пришли? – окликнул их долговязый корчмарь.
Влад, чьё зело приметное лицо скрывал до носу капюшон зеленовато-коричневого худа, оставив лошадь у коновязи, подошёл к крайне гостеприимному хозяину и поинтересовался, насколько дорого выйдёт закупиться у него съестным известного «списка наёмника»: хлеб, фасоль или горох и вино (обычно то, что закупалось сверх сего, считалось уже пустою тратою, ибо всё остальное можно было поймать и убить в ближайшем лесу).
Когда путь князей был в самом своём начале, походно-кухонные изыскания Влада юного князя Мушатина откровенно пугали, ибо Дракула сразу честно признался, что все его познания в готовке похлёбок и каш имеют природу чистых наблюдений – пяток раз все его усилия выливались в ближайшие кусты (следовало ещё бы помолиться за упокой души живности, которая сие съела), иногда варево стоически съедалось обоими «поварами», но в последнее время всё выходило очень даже сносно.
Но не так, как ещё раньше.
Штефану было шестнадцать лет, он шёл к границе с Ардялом, оставляя за спиной, в тумане воспоминаний, безоблачное детство единственного сына молдавского князя, коронацию отца на господарский престол, первый бой, первое ранение, два года видимости (как он теперь знал) безграничного уважения седовласых и длиннобородых бояр… смерть отца, несколько часов в провонявшей темнице в ожидании прилюдной казни, бешеную гонку по ночной Сучаве…
Одни с половиной сутки, превратившие его из наследника престола в гонимого всеми беглеца, вынужденного скрывать забавно конопатый нос под серым капюшоном путника.
Он пытался вспомнить, как ярость, отчаяние и дикая ненависть налили сталью его руки, как рвалась под клинком плоть врага, когда он прорезался к окружённому отцу… но не мог. Вместо сил приходили слёзы, застилавшие глаза, но после темницы, где они просто текли по щекам, давая какое-то облегчение, что-то мешало им выйти наружу.
Точнее, кто-то – Влад постоянно тормошил его своими безумными планами, отвлекал их воплощением, а спешное драпанье обоих князей от их последствий не оставляло никакого времени на печальные думы. Дракула, сам того не зная, просто не давал скорбеть, что сильно задевало Штефанову совесть – она настойчиво тыкала в него лапкой, утверждая, что ему положено рыдать и рвать на себе волосы, да ему этого и хотелось, стоило остаться одному, как сейчас…
Влад вышел из корчмы с заброшенным через плечо мешком, коему предстояло упокоиться в чересседельных сумках Изирмэ. Именно таким, в пыльной епанче, с саблей наперевес, Штефан валашского князя и увидел в первый раз в их доме – Дракула почтительно просил приюта у его отца. Интересно, он тогда тоже едва сдерживал слёзы? У него ведь погиб не только отец – пропал старший брат, младший остался в Османии, да и ни единого друга рядом не было…
- Гляди-ка, Штефан, - ухмыльнулся Влад. Нет, ЭТОГО представить в печали вообще невозможно… - Не та ли это русалка, из-за которой я должен мёрзнуть всю зиму без шапки? – и, подошедши к коновязи, показал рукою за ворота корчмы.
Штефан равнодушно посмотрел, куда сказали… и сердце у него ёкнуло.
Русалка шла в стайке девиц, всех поголовно мокрых – девушки хихикали, щебетали, заплетали толстые косы. Водяница, словно учуяв взгляд, обернулась.
Светлая рубаха придавала её коже соблазнительно золотистый оттенок, под нею вздымались маленькие округлые грудки, а осиную талию подчёркивал старый вышитый поясок. Но главное – глаза, глубокие, чёрные, в которых хотелось потонуть…
Русалка улыбнулась, потупилась и попыталась спрятаться среди подружек – постояв у корчмы («Девоньки, а вон тот рыженький ничего» - «Хи-хи» - «Интересно, а у второго не только нос длинный?»), девчата разбежались, а свою водяницу Штефан так и не увидел.
- Я могу понять, когда ты ищешь успокоение душе в рыбалке, - молдавский князь обернулся, нутром чуя пакость. – Я могу понять, когда ты хочешь лишить меня последнего, на чём держаться портки. Я могу, если зело постараюсь, понять прелесть рыбалки и даже поверить в русалок. Понять я не могу одного: Штефан, почему у тебя такие пунцовые уши?
Влад наконец-то отыгрался за два часа вещания о вкусной и здоровой шапке…